Внезапная суматоха, поднявшаяся вчера на открытии салона, когда хозяйку срочно увезли на «скорой помощи» рожать, помешала ему познакомиться с ней и ее задиристым мужем. Можно было бы легко расспросить их про брошку, не привлекая к ней особенного внимания, просто как про любой другой предмет антиквариата. Хотя она и красовалась на груди хозяйки, все равно, Найт это знал по опыту, никакой дилер никогда не сможет избавиться от взгляда на самую замечательную вещь, как на товар. Но, как говорят здесь, поезд уже ушел, и теперь придется ждать следующего приезда, чтобы потянуть за эту ниточку.

Рыжая пограничница печатью, головка которой напомнила Найту пешку, шлепнула ему в паспорт выездную визу, он сделал шаг, миновал турникет и покинул Россию. Его всегда забавляло само понятие экстерриториальности, которое действовало на нейтральной земле. Вроде ты еще в стране, а на самом деле – нет. Фактически тут должны действовать другие законы. Правда, как говорил Марио, здесь, в России, переход этой черты ничего не менял.

Найт посмотрел на часы, огляделся по сторонам. У него было сорок минут до вылета, значит, где-то двадцать до окончания посадки. Есть не хотелось совершенно, чем старше он становился, тем менее его интересовали и сам этот процесс и якобы связанные с ним наслаждения. Сувениры покупать было не для кого, и он направился к газетному киоску.

Здесь он купил «Зюддойче цайтунг», потому что хотел посмотреть, что произошло дома за время его отсутствия, и, неизвестно зачем, русский антикварный журнал. Полистав его, он остановился на статье о ранних наручных часах. Рекламный подзаголовок гласил: «Уникальные часы могут находиться в России».

Автор, некий Вячеслав Оганесян, поначалу довольно подробно и живо рассказывал историю возникновения наручных часов, о друге самого Картье, летчике Альберто Сантосе Дюмоне, о его полетах через океан и просьбе сделать ему часы, которые не мешали бы управлять самолетом. Все это Найт уже читал раньше в популярных изданиях. Он не был специалистом в этой области, но самые элементарные знания имел, чтобы не попасть впросак в какой-нибудь простой ситуации.

В конце статьи утверждалось, что по исследованиям автора один из ранних экземпляров наручных часов, которые делал Картье с механизмами Джагера, и которые дали название всем моделям современных наручных часов (они в честь летчика называются «Сантос») и сейчас стоят колоссальных денег, может находиться в России, потому что известно, что этот самый экземпляр купил богатый русский купец. Правда, известно, что в то время он жил во Франции, но все же человек-то был – русский. Найт усмехнулся, опять полистал журнал.

В большой статье, посвященной иудаике на российском рынке, была приведена фотография настольного украшения. «Вена, конец девятнадцатого, – почти автоматически определил Найт, – какое отношение это имеет к евреям?»

В статье довольно толково объяснялось требование аккуратней относиться сегодня к предметам еврейского культа, особенно серебряным, потому что реплики с таких вещей сегодня производятся как в самом Израиле, так и в других странах – Польше, например. Причем не всегда для сувенирных целей, гораздо чаще с намерением злостного обмана и наживы.

В конце, как о событии в антикварной жизни, рассказывалось о появлении на рынке замечательного еврейского настольного украшения, сделанного в Вене в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Серебряный предмет, весь в гильошированной эмали, считался еврейским на основании того, что при взгляде сверху представлял собой шестиугольник, и на нем был укреплен бюстик, как писал автор, «еврейского композитора Мендельсона».

Найт едва не покатился со смеху, потому что на фотографии было ясно видно, что скульптура изображала совсем даже Рихарда Вагнера, который, как всем известно, был яростным антисемитом.

Найт отложил журнал и взялся за газету. Съезд любителей пшеничного пива его не заинтересовал. Концерт струнного квартета из Австрии в резиденции Людвига Баварского – тоже. И интервью с Борисом Беккером о современном состоянии тенниса в Германии пришлось пропустить. Ставки на чемпионат мира по хоккею принимаются с первого марта. Открытие памятника на могиле Готфрида Циммермана. С одного мобильного телефона теперь можно позвонить сразу в несколько мест, трудно только разговаривать с несколькими людьми одновременно… Стоп.

Какого Готфрида Циммермана? Найт перелистнул несколько страниц назад. С фотографии, сделанной на кладбище, на него смотрело лицо старого нотариуса Готфрида. Он просмотрел статью. «Больше месяца назад… Замучен неизвестными бандитами на своей вилле в… Жил один… Никто ничего не слышал… Один из старейших нотариусов Германии…»

«Так вот откуда они знают мое прозвище…» – подумал Найт. Тут что-то надо додумать, но времени уже не осталось, пора было идти на посадку. Прижимая к себе газету, Найт встал, журнал соскользнул на пол, а он вдруг почувствовал, что его в ногу укусил комар. Найт попытался прихлопнуть насекомое, но яд быстро сделал свое дело, и он рухнул на пол как подкошенный.

14 марта, вторник

Знакомый таможенник усмехнулся, увидев Дорина в очереди среди пассажиров, и шутовским жестом пригласил его вперед. Андрей хотел в ответ поклониться ему в пояс, но потом решил – хватит паясничать. В конце концов, он солидный, взрослый, без пяти минут отец, почти пожилой бизнесмен, едущий в заграничную командировку. Поэтому он просто положил паспорт на стойку, а вещи – на транспортер.

Валька-таможенник поддержал его игру и нажал кнопку. Транспортер зажужжал, машина засосала спортивную сумку в пасть, и Дорин полез в карман, чтобы предъявить полторы тысячи долларов, с которыми летел в Прагу. Но Валька не выдержал, прыснул и хлопнул его по плечу:

– Куда летим?

– Business trip, – и Дорин прошел к стойке регистрации.

Он уже совсем было отменил этот полет, но врачи в больнице объяснили, что тревога ложная, он может спокойно покинуть Москву на три дня. Лену они предложили оставить у себя, чтобы сделать необходимые анализы.

Усатый маленький врач страшно ругался, что они так затянули с УЗИ, потому что у Андреевской оказалось неправильное положение плода и впопыхах, если бы ей сегодня действительно надо было рожать, могли возникнуть большие проблемы. Он объяснил, что придется в любом случае делать кесарево, потому что иначе он за жизнь и мамы, и девочки гроша ломаного не даст. Лена очень расстроилась, ей хотелось родить, как это делали все нормальные женщины, но, похоже, выбора у нее не было.

На регистрации рейса знакомых не оказалось, хмурая бортпроводница, не глядя на него и не поинтересовавшись его пожеланиями насчет места в салоне, зарегистрировала билет. Через стойку Дорин заметил Галку, которая оформляла Стамбул. Она тоже увидела его, помахала рукой и показала язык. Он в ответ с улыбкой покачал головой. Это был его мир, здесь он чувствовал себя как дома.

Хотя нет, уже нет. Он посмотрел на билет – конечно, место для курящих и не у окна. Если бы это был все еще его мир, он сейчас без раздумий поменял бы билет и полетел с комфортом. Но для этого надо было идти к Галке, чтобы она объяснила этой невыспавшейся девице, у которой явно какие-то проблемы с мужем, кто он, Дорин, такой, – то есть суетиться, а делать это было лень, да и пора уже привыкать потихоньку к переменам.