в любви. Так странно было на что-то надеяться после всего, что он натворил, но какое-то тупое, беспощадное чувство внутри него кричало: люблю, люблю, люблю! Все перестало существовать и свелось к этому простому, бессмысленному, запоздалому – «люблю».

Он промолчал.

Изабелла отвернулась и зашагала прочь, а Принц еще долго стоял на одном месте. Стоял, пока не вернулась черная злоба, пока мысли не загорелись ненавистью, пока его разум не нащупал в самодовольной, горделивой и бледной фигурке Доменико причину всех своих бед. Принц ударил кулаком по стене, а потом еще раз, и еще – понимая, что звук получается очень глухим, и он никого не разбудит.

– Да заберут его демоны! – сдавленно крикнул он, давясь слезами и злобой. – Да возьмут его демоны!

Батафи все слышал.

Первый день без Изабеллы прошел в неуверенных попытках воскресить переговоры. Доверие было утрачено, и стороны как будто стеснялись друг друга, встречаясь в первый раз после длительного перерыва – даром, что со времени последнего заседания прошло чуть более суток. Естественно, Рихард безапелляционно потребовал участие Принца – его отсутствие могло быть истолковано как признание вины. Естественно и то, что таливарцам не требовалось никакого признания для того, чтобы в этой вине не сомневаться – они бросали на Принца недобрые взгляды, и он держался отстраненно.

День кое-как доковылял до своего логического завершения.

На замок опустилась ночь.

Король продолжил совещаться со своими юристами, герцог советовался с Доменико, Изабелла была на пути домой.

Принц старательно гнал все мысли о недавних событиях. Вторую ночь подряд он бросился в спасительный сон с отчаянием утопающего, но на это раз его блаженство было недолгим.

Где-то ближе к полуночи что-то выдернуло его из сна. Принц открыл глаза. Месяц насмешливо подглядывал из-за стремительно проносившихся по беззвездному небу облаков. Ставни его окон уже давно не закрывались плотно, и сейчас они приглушенно постукивали, повинуясь велению ветра – он все время забывал пожаловаться на них слуге Джозефу.

Отчаявшись заснуть, Принц оделся, зажег свечу и принялся бродить по комнате. Беспокойная погода не позволяла мыслям задержаться на одном предмете дольше нескольких мгновений, и он был за это ей очень благодарен. Когда ветер утих, он нашел новое утешение – стал писать стихи. В последние неспешные годы вдохновение было нечастым гостем, и Принц был удивлен тому, как легко слова полились на бумагу. Знакомство с Изабеллой расшевелило в нем давно задремавшие инстинкты, и перо, обрадовавшись редкой минуте бессознательного порыва, с радостью заскользило от строки к строке, от куплета к куплету, почти не останавливаясь для размышлений и правок. Стихи полыхали недосказанной нежностью. Рука, недавно сжимавшая кинжал, теперь выводила изящные стопы для той, что была уже далеко.

Принц был так погружен в работу, что не сразу услышал шум.

Он поднял голову, когда шум уже добрался до его комнаты на вершине Северной башенки и стал полноценным участником ночи. Он поднял голову, когда шум стал неотделим от темноты за окном.

Резкий, как скрежет стали по камню; инородный, как заноза.

Потом – грохот, треск разрушающейся мебели и снова скрежет, и снова грохот, и пауза.

Принц вскочил с места и бросился к выходу. У двери он промедлил. Кинжал лежал там же, где он бросил его двое суток назад, немой соучастник позора. Превозмогая отвращение, Принц вернулся за оружием и только потом поспешил вниз, на ходу повязывая ножны на пояс.

Когда до верхнего яруса основной твердыни оставалось не более десятка ступеней, он услышал голоса.

Принц аккуратно отворил дверь, ведущую из башни, и вышел в коридор. Некоторое время голоса как будто бы доносились из-за угла, а потом нырнули на лестницу вниз и пропали. Грохот и скрежет более не повторялись.

Принц спустился на этаж ниже и огляделся. Было темно, лишь кое-где окна на стене по левую от него руку время от времени пропускали слабый лунный свет, когда бегущие облака позволяли месяцу выглянуть. Странным образом все светильники на этаже были потушены, и коридор утопал в сумраке. Голоса зазвучали снова. Он был готов побиться о заклад, что люди должны были быть где-то рядом, но в полумраке было очень сложно сориентироваться. Почему у них не было с собой фонаря? Может быть, они зашли в одну из комнат? Но почему тогда голоса звучали так ясно, как если бы их обладатели находились совсем рядом? И почему, черт возьми, его разум отказывался понимать, что они говорят? Сколько бы Принц ни вслушивался, он терял фокус всякий раз, когда звуки начинали складываться в знакомые слова.

Мрак притягивал его. Мрак был частью коридора и в то же самое время он будто бы существовал отдельно от замка, и от Принца, и от мира вообще. Он вел куда-то. Принц, положив руку на кинжал в слабой попытке отвратить неизбежное, медленно двинулся вперед. Он знал, что оружие ему не понадобится, потому что мрак нельзя разрезать сталью, но все же он чувствовал, что важно было выдержать все формальности. На эти кроткие несколько мгновений его разум опустел. Он отдал свои мысли подступающей темноте и оставил себе один лишь животный страх, который слабеньким огоньком светился где-то на границе восприятия и не стоял на пути у большого, всепоглощающего притяжения. Впереди вспыхнули два красненьких огонька. Полумесяц выглянул из-за туч и окрасил пол и стены неровной молочной пленкой. Принц вздрогнул и наваждение исчезло.

Голоса возобновились, и Принц снова последовал за ними вниз, еще на несколько этажей. Они перестали убегать от него около гостевых комнат. Но надолго ли? Такое уже было раньше – голоса становились четкими, он почти успевал уловить то, что они говорили друг другу, но потом – короткая вспышка сумрака, забытье, темнота, и снова бег.

Он завернул в темную пространную гостиную. Принц помнил планировку таких помещений. Спереди и по обе руки наверняка были три двери – они вели в спальни, выделенные нескольким участникам таливарской делегации.

Принц мог поклясться, что голоса были здесь. Но откуда, откуда же они доносились?

Гостиная спала вместе с ночью. Окон в ней не было, канделябры были потушены, но неведомо откуда взявшаяся легкая дымка испускала потустороннее туманно-синеватое свечение, которое позволяло различить тени гобеленов на стене, очертания диванов вдоль стен и… застывшую, скорчившуюся на другом конце комнаты фигурку. Принц осторожно приблизился. Это все больше походило на сон.

Шут поднял глаза. Он сидел на коленях, руки были прижаты к груди, пальцы впивались в плечи, плечи дрожали. Он несколько секунд смотрел на Принца отупевшим взором, как будто пытаясь