Он справляется.

Очень быстро, слишком быстро — но так ошеломительно. Меня накрывает неожиданно и сильно, почти без перехода от волнующего первого возбуждения к цунами горячего удовольствия, разносящегося по всем клеткам тела.

Это помогает. Неожиданно, но помогает — все, что было сжато внутри, расслабляется и мир становится не таким черным.

Я так еще не кончала. Как будто все эти годы напряжение в моем теле только росло. Я даже немного глохну — шум воды доносится сквозь вату, а мое тело продолжает дрожать, вжимаемое его крепкими руками в его тело и когда я в последний раз вздрагиваю, Антон вдруг охает, и его член подо мной дергается мощно и резко.

Откидываюсь на него и снова прислушиваюсь к бешеному стуку его сердца. Антон держит меня одной рукой, пытается вновь усадить боком к себе на колени, шипит и морщится.

И недовольно ворчит:

— Снова с тобой все в первый раз. А я-то думал, что в почти тридцать четыре уже все попробовал. Причем с тобой же и попробовал, совершенно нечего подарить другим женщинам, как свой первый раз. Но вот в штаны, признаться, не кончал никогда, только слышал о таком.

Я еле подавляю смешок, но он все равно рвется из меня, и, хотя у меня получается хихикать беззвучно, конечно, нет никаких шансов, что Антон, прижимая меня к себе, не понимает, что теперь я трясусь от смеха.

Он шумно выдыхает, но никак это не комментирует, а я все-таки сползаю с его коленей, встаю и застегиваю джинсы.

Кстати, да.

У меня в заднем кармане есть упаковка влажных салфеток, и я милостиво протягиваю ему ее. Мне уже не холодно и не больно. Мне тепло и хорошо — кажется, он сделал чуть ли не единственную вещь, которая могла отогнать мою внутреннюю тьму.

— Как-то я идиотски чувствую себя в роли тайного любовника своей бывшей жены, — морщится Антон.

Ах да, он же считает, что мы с Егором…

Мне уже не было холодно — и Антону тоже, он сидел в распахнутой флиске и его дыхание постепенно успокаивалось.

— Я пойду, — я выбралась с его коленей и одернула свитер. Он ощутимо помрачнел. Рассказывать, что Егор мне никто, я даже не собиралась. Пусть помучается, чудовище дней моих. Даже знать не хочу, зачем он опять меня выследил.

И продолжать тоже. Спасибо за оргазм, мы вам перезвоним, черный список.

Не дожидаясь ответа, я нашла эльфийскую тропинку и нырнула под нависающие листья.

Выбралась на мостик, повернула на улицу, уже дошла до дома и поняла, что не могу подняться наверх. Просто не могу.

Встала у стены, оперлась на нее и попыталась дышать ровно и успокоить стук сердца.

В голове все звенело и кружилось, и от того, что настроение было уровня «съешь лимон», легче не становилось.

Я нырнула под сень каких-то плетущихся растений и оказалась в маленьком дворике с качелями. Ночью детей нет, я никому не помешаю.

Хорошая девочка Леся сейчас совершила морально недопустимый поступок — переспала…

Блин, нет, неправильное слово. Какой тут сон.

— Трахнулась…

Черт, ну даже не трахнулась ведь.

— Замутила…

Вообще детское слово и не отсюда.

— Совратила?

Кто кого…

— Допустила сексуальные действия в отношении себя от женатого… почти женатого мужчины.

Мне бы протоколы в полиции составлять, бюрократический язык на уровне Upper Intermediate.

В общем, если бы мой мужчина в отношении другой женщины совершил такие действия, я бы квалифицировала это как измену. Тут суд присяжных совершенно согласен.

Но немного странно, что эти действия совершил тот единственный, кого я когда-либо считала «своим мужчиной».

Мой бывший муж, изменивший мне когда-то, изменил со мной своей невесте. В жизни, конечно, еще и не такое бывает. Но сейчас я на противоположной стороне и стала лучше понимать всех участников давней истории. Измена с бывшим — по-прежнему на вершине моего хит-парада подлых измен. Но как-то оно уже не так однозначно…

Я стала раскачиваться, глядя в темное южное небо, и ночной ветер выбивал из головы все мысли. Подумаю об этом когда-нибудь потом. Мне сейчас так хорошо и безмятежно, как не было уже очень давно.

Когда холод вновь стал пробираться ледяными пальцами под свитер, я слезла с качелей и все-таки пошла домой.

В темноте пробралась в свою спальню, стянула с себя всю одежду и прямо так упала в подушку и сладко проспала до утра, начисто пропустив даже сборы Егора.

Утром я выползла из своей спальни с некоторой опаской, но он уже уехал, оставив мне на столе графин со свежевыжатым апельсиновым соком и две оставшиеся коробочки с пирожными. В одной был малиновый эклер, в другой фисташковый. Если это были коробочки Пандоры, я только что выпустила в мир что-то нежно-зеленое, похожее на ревность, и ярко-красное, похожее на страсть. Хотя страсть, наверное, не подходит под определение несчастья?

Настроение было просто великолепным. Я не стала его себе портить взглядом в зеркало и почистила зубы на ощупь. Оно стало еще лучше, когда пропиликал телефон. Я прямо подпрыгнула:

— Привет, мам!

— Привет, котик. Как твой Кипр, родная?

— Кипр солнечный до неприличия, я уже отработала четыре съемки и есть новые заказы, здесь все цветет и зеленеет, хотя местные говорят, что зеленеть по-настоящему будет только весной, на улицах апельсины и лимоны, можно ходить без куртки, везде полно кошек, а еще Егор, мам, помнишь Егора? — подогнал мне свою квартиру до марта, и я еще на две недели тут зависаю. Ты мне уже завидуешь?

— Егора помню, солнышку завидую, а больше всего рада твоему настроению, котик.

— Настроение как настроение, но МОРЕ, мама! Сорок минут на автобусе до моря! Я на работу по утрам дольше ездила. Сейчас соберусь и тоже поеду.

— Холодное море?

— Конечно, холодное, но оно просто потрясающее! Я из самолета сразу узнала Средиземное — оно такое бирюзовое!

— Дочь, а дочь?

— А? — я завалилась на диван, задрав ноги на стену под включенным на обогрев кондиционером. Потому что море морем, а дома тут строят в расчете на летние плюс сорок, а не зимние плюс десять.

— Уж не влюбилась ли ты? Не помню, когда ты в последний раз была такой счастливой.

Я замерла, судорожно проводя ревизию своих чувств.

Нет, нет, не может быть!

— Это Егор? — мама прервала мое молчание.

— Нет! — в моем голосе было столько возмущения, и я ответила так быстро, что в дальнейшей ревизии нужды не было.

— Ну, да неважно, — вдруг отступила мама. — Потом расскажешь. Я просто очень рада, что ты наконец ожила. Можешь передать своему избраннику, что мое благословение уже с ним.