На следующий день, взяв одного из захваченных душманов, мы с переводчиком полетели на вертолетах на их базу и вдребезги ее разбомбили.

Как показывает этот пример, эффект был только тогда, когда была достигнута внезапность. Иногда для достижения этого применяли вертолетные десанты. Правда, начальство шло на это неохотно, так как была высока опасность поражения вертолета при посадке и на взлете. Такие случаи были не единичными.

28 апреля в день пятилетия Саурской (Апрельской) революции я с Намозом (переводчиком) был на мероприятиях в центре Кундуза на площади, которую все афганцы называли «Чавка» (Круг). Играла музыка, было много народу. Ждали прибытия руководителей провинции.

Мы стояли около БТР, я с интересом рассматривал толпу. До этого мне не приходилось видеть афганцев на празднике: как они поют, танцуют, играют на национальных инструментах. Естественно, что были одни мужчины, а женскую часть населения представляли ученицы женского лицея в длинных черных форменных платьях и белых колготках.

Вдруг раздался сильный хлопок, похожий на выстрел. Все схватились за оружие. Что, где? Смотрю, шагах в 20 от меня стоит прислоненный к стене велосипед, на багажнике которого привязан небольшой тюк. Тюк этот разорван и слегка дымится. Тут же подбежали афганцы из ХАД (госбезопасность), размотали этот тюк и нашли в нем килограмма 1,5 тротила, будильник, провода, батарейки, электродетонатор.

Все ясно – самодельное взрывное устройство. В назначенное время оно сработало, но детонатор не был вставлен в гнездо тротиловой шашки. Детонатор в нужное время выстрелил, но заряд не взорвался.

Одно из двух: либо незакрепленный детонатор выпал из заряда, пока его везли к месту диверсии, либо душманы, местные жители, решили таким образом попугать своих земляков. Вот, мол, мы какие – все можем, но убивать пока никого не будем, только предупреждаем.

Я мысленно представил, что бы тут стало, взорвись этот заряд. Скорее всего, моя афганская война на этом бы и закончилась, шансов остаться в живых не было. Заряд был прислонен к стене, и вся сила взрыва была направлена на нас. Настроение у меня от этого испортилось, и смотреть на праздник уже не хотелось. Мы сели на БТР и поехали в гарнизон. Народ потихоньку стал разбегаться.

Но не тут-то было. Солдаты Царандоя пошли по дворам и стали опять сгонять людей на стадион, где начинались основные мероприятия. Только собрали, душманы ударили по стадиону из миномета. Положили 5–6 мин прямо на футбольное поле. Убитые, раненые, паника, народ в страхе разбегается! Вот так мы встретили этот праздник.

А вообще эти минометные обстрелы были самым большим злом в диверсионно-террористической деятельности душманов. Во-первых – внезапность, во-вторых – высокая плотность огня, в-третьих – безнаказанность.

Делается это так. Днем по городу ходит, как правило, обычный крестьянин, иногда и довольно пожилой. Это душманский минометчик, определить его можно только подвергнув обыску. Блокнот, карандаш и компас – вот его улики.

Он определяет цели для обстрела и огневые позиции для миномета. Найдя цель (объекты администрации властей, казармы армии и милиции, промышленные предприятия, комендатура и т. д.), он выбирает позицию для миномета с удобными подходами и путями отхода.

Отмечает ее каким-то знаком (камень, кучка камней), от огневой позиции при помощи компаса снимает азимут на цель. Дальность до нее определяет на глаз, а иногда измеряет и шагами. Данные записывает в блокнот. Причем записи всегда кодированные, замаскированные под хозяйственные. И так 2–3 огневых позиции и 6–7 целей.

Ночью в город прибывает легковая машина, обычно типа ГАЗ-69 (грузовой вариант), там миномет, мины и группа из 4–5 человек: это минометчик и обслуга.

Развернув миномет, в течение нескольких минут производится 5—10 выстрелов по избранной цели, далее миномет сворачивается и машина переезжает на другую огневую позицию. Там то же самое. Иногда в течение ночи душманы выпускали 40–50 мин.

Точность стрельбы была, конечно, невысока, но потери были. Кроме того, психологический фактор постоянной угрозы минометного обстрела.

Надо сказать, что наши крупные гарнизоны минометным обстрелам практически не подвергались: боевое охранение не позволяло приблизиться к гарнизону, а небольшая дальность стрельбы 60—82-мм минометов – 1,5–3 км, позволяла обстреливать только мелкие наши гарнизоны или объекты в городе.

Как ни пытались мы бороться с этим злом – ничего не получалось. Технические приборы артиллерийской разведки местонахождение минометов малого калибра не могли установить, а засады в местах возможных позиций не приносили результатов. Каждого же крестьянина на улице не обыщешь.

Начиная с 1985 года у душманов появилось новое оружие, более эффективное – 107-мм неуправляемые реактивные снаряды китайского производства. Эти снаряды запускались прямо с земли, в качестве пусковой установки использовались мешки с песком, чтобы придать им нужный угол возвышения. Это оружие имело гораздо большую дальность стрельбы, чем минометы, примерно 7–8 км. Однако, имея большое рассеивание и неточную наводку, снаряды редко попадали в цель, а имели скорее психологическое, чем огневое воздействие.

В конце июля 1983 года произошла смена командования в разведке. По замене прибыл новый командир разведывательного батальона – майор Валерий Николаевич Тихонов. Ну всем хорош! Высокий, спортивный, энергичный.

Правда, настораживало, что он из «репрессированных». То есть был старшим офицером РУ штаба ЛенВО, потом снят с должности и назначен командиром разведбата в Вологду, где прослужил около года. Закончил разведфак Академии им. Фрунзе в 1979 году, в один год со мной. Причина понижения в должности – развод с женой. Я думаю, что не это было главной причиной, мало ли кто с кем разводился. За это с должности не снимают. Однако больше об этом спрашивать не стал.

Через 2 дня в дивизию прибыл с проверкой руководитель оперативной группы МО СССР маршал С.Л. Соколов, естественно, с группой инспекторов.

Это было серьезным испытанием для нас, так как он, обладая очень широкими полномочиями, мог снять с должности кого угодно, включая и командира дивизии. И практически после каждой его инспекции кто-то «слетал» с должности.

Я был первым, кто отчитывался перед ним. Далее заместитель командира по тылу, потом командир дивизии.

Всё! Больше ему никто был не нужен. Это только в мирное время начальник разведки в штабе «старший куда пошлют», на войне же, где разведка важнейший вид боевого обеспечения, к ней и ее начальнику отношение совсем другое.

Я, конечно, волновался: перед таким высоким начальником мне еще не приходилось выступать. Но мое серьезное отношение к «канцелярщине», о которой я говорил ранее, за полгода дало свои положительные результаты.

Захожу в кабинет комдива, под мышкой целая кипа документов. Представляюсь. За столом сидит загоревший дочерна старик, в афганской военной форме без погон, беспрерывно курит длинные черные сигареты.