торговли наркотиками. К тому же эти «джинны» за последние годы очень крепко встали на ноги. Мало кто осмелился бы перейти им дорогу. Потому-то наш почтенный эб так и взбесился, что лично взялся за это дело. Но вот еще что интересно, — добавил Гаспар, облизнув губы. — Догадайся, как, вернее, через кого сбывали олт в Ландрии?

— Через того торгаша специями?

— Именно. Есть у меня подозрение, что беседа с сайиде ар Курзаном у нас будет очень долгой. И в его же интересах начать с нами сотрудничать.

Эндерн неприятно рассмеялся:

— Ежели откажется, Графиня… — он осекся, взглянув на чародейку, и только хмыкнул. Смущенно почесал затылок. — А с этим чего? — кивнул он на эба.

— Ничего, — слабо пожал плечами Гаспар. — Жить будет. Может, даже оклемается со временем. Надеюсь, нас к тому моменту в Шамсите уже не будет.

— После тебя обычно лучше, сука, добить, чем так жить, — мрачно и серьезно произнес Эндерн. Кисть опущенной вдоль тела правой руки легко дрогнула, механизм в ножнах издал натужный тонкий звон, однако нож остался на месте.

Гаспар ничего не сказал в ответ. В кои-то веки он был полностью согласен с оборотнем.

— Ладно, вставай, — сказал Эндерн, протягивая тьердемондцу руку. Тот с непониманием уставился на его ладонь.

— Я сам, — упрямо помотал головой Гаспар. — Помоги Графине.

— Да конечно, сам он, ага, то я не знаю, — проворчал Эндерн, схватив менталиста под мышки, и тяжело поднял его на ноги. Гаспар с благодарностью кивнул.

— Я справлюсь, — сказал он, опираясь о стену. В висках как будто безжалостно проворачивали острое лезвие и скребли по оголенным нервам. — Ей хуже, чем мне, — схватился за голову Гаспар, — она и шагу не ступит…

— Да без тебя уж знаю, — зло пробормотал Эндерн, извлекая из расстегнутого ворота рубашки медальон на медной цепочке — круглую красноватую бляшку, покрытую мелкими символами. — Вот только хер я вас обоих на своем горбу потащу.

Он снял медальон с шеи и издевательски потряс им перед лицом Гаспара, на волнах усиливающейся головной боли уплывающего далеко от реальности.

— Я ж чуял: все оно сегодня так и будет, — добавил оборотень, ловко напяливая медальон менталисту на шею через отяжелевшую голову. Тот был слишком сосредоточен на том, чтобы удержать раскалывающийся надвое череп, и не сопротивлялся. Лишь когда медальон лег на грудь, Гаспар нащупал талисман возврата, поднес его дрожащей рукой к сморщенному лицу и уставился на символы. Глаза широко распахнулись.

— Постой, ты чего?.. Нет! — с запозданием крикнул он, предприняв слабую попытку сорвать медальон. Эндерн удержал его руку.

— Respondendum, — прошептал полиморф, легко толкнув менталиста. Гаспар стиснул зубы, в глазах промелькнула беспомощная обида.

— Пи!.. — вскрикнул он, сверкнул и исчез. В воздухе на мгновение зависла искрящаяся пыль, повторяя контуры его головы и плеч, и невесомо опала на землю.

— Bon voyage, — помахал рукой оборотень, мстительно ухмыляясь. — Ну, краля, остались мы с тобой, — Эндерн повернулся к чародейке.

— Отстань! — огрызнулась она, трясясь под его курткой.

Оборотень бесцеремонно сорвал с нее куртку, схватил ее за голую руку и рывком поднял чародейку с земли.

— Не трогай меня! — взвизгнула она, пытаясь влепить ему пощечину. Эндерн откинул голову назад. Чародейка с размаху ударила его в грудь. Удар вышел слабым, последующие оказались еще слабее. Оборотень терпеливо дождался, когда запал Жозефины иссякнет, она окончательно, уткнувшись ему в рубашку. Ее плечи вздрогнули. Послышался приглушенный всхлип.

— Ты только соплями меня не уделай, а? — брезгливо поморщился Эндерн, осторожно погладив чародейку по дрожащей спине.

— Скажешь ему, что я чуть не заревела — убью, понял? — глухо пробурчала Жозефина, не поднимая головы.

— Да конечно, — хмыкнул оборотень, заводя руки за спину чародейки и растягивая куртку. — Кто ж вас, идиотов, таскать будет?

Жозефина слабо оттолкнулась, шмыгнула носом, не поднимая головы, и вдела руки в рукава. Закутавшись и неуютно поежившись, обхватила себя за плечи, так и не подняв головы.

— Сама справлюсь, — упрямо заявила она и шагнула…

…Чтобы бессильно завалиться на оборотня.

— Слышь, Графиня, — демонстративно закряхтел тот, поднимая ее на руки, — ты это, завязывай с тортами, а с прошлого раза жопу еще больше отожрала!

— Заткнись, Ярвис, — беззлобно отозвалась Жозефина и обняла его за шею, прижимаясь щекой к плечу.

— Э-э-э-э-эх, — обреченно выдохнул он, перехватывая чародейку поудобнее. — Мне слишком мало платят…

Интермедия

Едва рассвело, Абис ар Аман шайех-Расул, пьяный после ночи веселья в борделе неподалеку от Альмадж-Сахат, завернул в ближайший переулок, чтобы справить нужду. Однако стоило ему завернуть, как он сразу забыл, зачем пришел. Абис стал первым, кто обнаружил следы ночной бойни, и первым, на кого остывшие трупы посмотрели с осуждением. Ар Аман не успел полностью отойти от гашиша, а также родился и вырос в Шамсите и был, в принципе, привычен к типичным картинам утренних шамситских улиц, поэтому не прочь. Сглотнув слюну и поборов естественный страх живого перед мертвым, он первым делом решил осмотреть тела на предмет ценностей. Все равно пропадут, а Абис любил развлечения, но не любил работать.

Беглый осмотр ближайших к выходу из переулка мертвецов не принес никаких результатов, и тогда мародер бросил взгляд на привалившегося к стене толстяка в пыльном кафтане. Богач. У богачей всегда останется что-нибудь ценное, чем побрезгуют или что упустят из виду ночные грабители. Абис крадучись приблизился к покойнику и с жадностью уставился на джамбию на его поясе. Дорогущая. Вся в самоцветах. Продать такую — год можно развлекаться. Абис потянул к кинжалу дрожащую от возбуждения руку и тут же одернул ее. Нет. Такое святотатство совершит разве что безбожник-ваарианнин. Истинный саабинн чтит даже заклятого врага и не нанесет оскорбление его предкам и родне, совершив такую кражу.

Мертвец вдруг слабо пошевелился и застонал. Абис отскочил, сдерживая крик, и помчался из переулка.

Он был первым, кто позвал стражу. Первым, кто, возбужденно размахивая руками, рассказывал красочные и яркие подробности. Он был тем, кого вечером выволокли хмурые и молчаливые люди, которыми руководил тип с татуировкой джинна на плече. Абиса продержали всю ночь в каком-то помещении, задавая вопросы, на которые тот отвечал, толком не слушая. Он во всем сознавался, лишь бы не били и убили быстро. Сознался даже в том, как в детстве отлил в варево сварливой соседке, которую ненавидели всей улицей. И как воровал финики из сада деда Мустафы. И что однажды подглядывал за голой старшей сестрой и до того замучил свой тобэн, что тот не выдержал и заплакал от стыда.

Хмурых людей и в особенности того, с джинном на плече, поток признаний Абиса откровенно позабавил. Наверно, поэтому к утру его отпустили с десятком накуд за веселое времяпрепровождение. А может, за что-то другое. Он не помнил. Ему велели забыть все, что с ним произошло и что он видел в переулке неподалеку от Альмадж-Сахат, и Абис с готовностью забыл.

А через пару дней по Шамситу разнесся слух, что известный душегуб и торговец олтом Сарин ар Джаббал шайех-Фарим внезапно отошел от дел, а у банды джиннлейялов новый эб. Потому что, как сказал один друг друга одного далекого друга, имя которому не упомнить, ар Джаббала за всего его грехи покарал безумием Исби-Лин. Но никто не осмелился подтвердить эти слухи, дабы не наткнуться ненароком на хмурых неразговорчивых людей в каком-нибудь глухом переулке.

Глава 6

— Проснись и молись!

Карим ар Курзан шайех-Малик не был уверен, что именно привело его в чувство: этот издевательский, пронзительный вопль или жесткий удар в челюсть, выбивший искры из глаз. Вероятнее всего, потому, что произошло это почти одновременно.

Карим бешено дернулся на стуле, издав яростное рычание, однако вскочить и ответить, что он непременно делал всегда, не удалось — он был намертво привязан, причем добросовестно и очень профессионально.

Проморгавшись и пошевелив онемевшей челюстью, Карим уставился исподлобья на того, кто осмелился ударить. Это был жилистый лаардиец с худым небритым лицом, на котором выделялся крючковатый, хищный нос и грозно сросшиеся густые брови. Из-за полумрака Карим не сразу разглядел, что и глаза вовсе не человеческие, а янтарные, какие бывают лишь у птиц или… иблисов песков и Пустыни. Кариму стоило бы испытать суеверный ужас и воззвать к Альджару с мольбой о заступничестве, однако он не испытал и не воззвал. Во-первых, был в бешенстве, поскольку еще никто не поднял на Карима ар Курзана руку и не поплатился