Катастрофой все и кончилось. Но – по порядку.

Вначале Барбий просто ходил к Зенону позировать. Скульптор рисовал, затем ваял отдельные части тела, для пробы. Молился Геркулесу, чтобы научил, какая нога лучше – номер первый или номер десятый? Капризно переставлял Барбия с места на место, вынуждал менять позы и гримасничать по-всякому. Работа не чета гладиаторской. Ни тебе вывороченных внутренностей, ни отрубленных ушей. Но Барбий не был бы собой, если бы его все это полностью устраивало.

– Умучил меня этот Зенон страшно! «Возлозись-ка, мюе гетайр, на кроватейон. Нет. Не тяк. Не возлозись. Восстань-ка там, на этот камень. Тяк! Тяк! Подними свою хейрос. Нет, левикос. Теперь правикос, хорош! Хейрос хорош!» И так целый день. А вот еще было, решили мы с ним в шутку побороться. Оказалось, хватка у него, как у нашего брата-гладиатора! Руки крепкие, пальцы как крючья! Я-то с ним шутя тузился, а он со мной всерьез. Синяков у меня было потом – как пятен на леопарде! И вроде старикашечка такой хилый, а руки стальные. Кто бы мог подумать!

– Сам дурак, – успокоил его я. – Мог бы и в самом деле минуту подумать. Скульпторы-то сызмальства глыбами мраморными ворочают.

Но основная причина недовольства Барбия скрывалась не в сарайчике Зенона, а в женских комнатах Клодиевого дома.

За два месяца его трудов натурщика Терцилла лишь дважды зашла в мастерскую, чтобы посмотреть, как продвигается работа!

Для мужского самолюбия Барбия это было хуже розог.

Он-то уже мысленно записал Терциллу в свои страстные (хотя, может, и платонические) воздыхательницы. И рассчитывал, что не только Зенон будет мускулами на его хейросах любоваться! А тут…

Один раз Терцилла поднесла скульптору и натурщику освежающее питье, исполняя долг хозяйки. Еще раз зашла просто так, поболтать. И все! Бывай здоров! Ни тебе записочек, ни подмигиваний.

Бедняга Барбий чувствовал себя дитятей, у которого обманом отняли сладкую тянучку.

До того дошло, что он даже начал подумывать, как бы контракт раньше времени расторгнуть. Потому что всем нам хочется получать большие деньги, а к деньгам впридачу – чтобы подавали язычки фламинго в винном соусе. И когда язычков не подают…

Угрюмый, скованный скукой Барбий простаивал часы перед Зеноном, изобретая, чем себя развлечь. И всякий раз когда Зенон отлучался по нужде или просто отворачивался, томящийся Барбий выкидывал очередное коленце, на мой вкус – странноватое, на вкус Барбия – отменно смешное.

Однажды Барбий подсадил в чашу с сухой, размолотой в пыль белой глиной цыпленка – когда Зенон появился, птенчик выпорхнул из миски и с отчаянным писком бросился наутек. Зенон, который был трусоват и суеверен, от неожиданности лишился чувств и набил на затылке шишку. В другой раз, когда Зенон заставил его позировать в атрии – там, мол, освещение подходящее – Барбий битых два часа вынужденно любовался статуей Дианы-охотницы. Изгибами ее восхищался, красотой сосцов и непорочностью взгляда. А когда Зенон пошел кликнуть рабов, чтобы принесли подслащенной медом воды, Барбий («сам не знаю что на меня нашло, друг!») изловчился и… поцеловал статую в губы!

– Я только недавно понял, что после этой шутки все началось, – сказал Барбий с тоскою.

«Шутил бы ты лучше с людьми…» – подумал я, но благоразумно промолчал. В конце концов, речь наконец-то снова зашла о Диане!

Через несколько дней уже знакомая Барбию служанка Терциллы ткнула ему в ладонь записку. Терцилла предлагала Барбию встретиться в священной роще за чертою города – неподалеку у семейства имелась еще одна вилла. Барбий ликовал. Барбий справлял триумф! Все-таки не обманулся!

– Я хочу, чтобы ты познал меня, Барбий. Потому что я люблю тебя. И буду всегда любить, – сказала Терцилла и сбросила одежды.

Вокруг было тихо, как бывает летом сразу после рассвета. Обочь, звякая о зубы грубым медным трензелем, жевал траву чубарый терциллин конь, две охотничьи собаки гоняли лягушек по камышам – пока домашние спали, хозяйка выехала на конную прогулку.

– Что ты думаешь я сделал тогда, а, друг? – спросил меня Барбий вкрадчиво.

– Наверное, сделал что она просила, – осторожно предположил я.

– Не сделал.

– Ну тогда… упал перед ней на колени и сказал все то хорошее, что о ней думал! А потом – …

– Нет же! – досадливо отмахнулся Барбий, нехотя выныривая из омута своих воспоминаний.

– Тогда – принялся скакать козлом, ударил ее палкой, показал ей стойку на руках… Да откуда мне знать!

– Я сказал Терцилле: будь моей женой.

– Опаньки!

– Так.

– А она?

– Она прошептала: «Еще не время».

– Да ты смел, друг! – искренне восхитился я. – Вот так сразу – и женой!

– Понимаешь, я вдруг понял, что я ее тоже люблю. И буду любить всегда. А поэтому все равно, станем мы сейчас вот это самое, или нет.

Потом Барбий и Терцилла все-таки сделались любовниками в расхожем смысле этого слова.

Терцилла призналась Барбию, что все то время, пока тот позировал Зенону, она наблюдала за ним через тайное отверстие в стене. И, вместе с мрамором, обретала форму ее любовь к гладиатору. Из-за врожденной застенчивости она боялась открыться, пока не увидела вещий сон, как будто она – Диана и все ей ни по чем. Сон поощрил Терциллу к смелости.

А Барбий рассказал Терцилле о том, как несчастен и одинок он был все то время, пока не знал Терциллы.

В общем, «ебля – ничто, любовь – все», как учили нас Платон и Аристотель, а также киники, софисты и досократики.

Богатый, разноцветный узор дальнейшей судьбы наших влюбленных уже явственно Назону рисовался – там и горячий шепот тайных встреч, и милые безделки в подарок, и поцелуи в ночном саду – это они волнуются в узоре бирюзовым, лазоревым и алым. А вот обугленными ежевичными лозами вьются грозные недруги с их шипами и кознями – ревнивый братец Фурий, маразматик-батюшка плюс доносчики-слуги, а в придачу к этому – Зенон что-нибудь там выкинет, подтвердив мысль о том, что все скульпторы психи. Понизу же бурой лентой вьются в орнаменте соображения общественные: мезальянс, бедность и безродность Барбия. Это Назону можно заливать про свое всадническое происхождение. А Клодию нужны бумаги с печатями.

Конфликт, я бы сказал, классический: как опрокинуть хрустальным копьем взаимного любовного чувства железного слона по имени Мир Людей?

11 . Терцилла и Барбий начали тайно встречаться.

Любовные утехи – тяжелый труд, говорю как ветеран. Но когда имеется муж или докучливый родитель, любовь – каторга.

Легче быть персидским шпионом, торговцем живыми скорпионами, банным вором, чем тайно любить.

Ты всюду опаздываешь, всем должен денег, ты вздрагиваешь среди ночи, озираешься на улице, в каждом незнакомце мерещится тебе соглядатай. Даже прижимая к себе любимую, ты не счастлив до конца, разве что одно мгновение – то самое мгновение.