Возвысили голос и женщины: только слепой мог не видеть явной дискриминации по половому признаку, а это противоречило основному закону – конституции страны.

Другого выхода у них не было: новый топор нельзя было купить даже на черном рынке – его владелец получал уникальную сим-карту, «привязанную» к конкретному топору с помощью системы кодов. Сим-карта же, в свою очередь, оформлялась на паспорт владельца, а серийный номер топора заносился в базу данных.

Мартеновские печи получили солидную порцию «корма», а счастливые обладатели новинки начали пробовать ее в деле.

Новый топор был легок и удобен в руке; хорошо рубил дерево. Фонарь освещал дорогу к «светлому будущему», а из радиоприемника неслась бравурная музыка. Телефон исправно работал, а навигатор указывал верный путь. Да, я забыл сказать: префикс номеров был уникальным – он назначался только телефонам в топорах.

Вызываемый видел номер и мог сказать, что это как минимум мужчина и звонит он «с топора»

Крестьянам новинка пришлась по вкусу, мужики носились с ней, как с малым дитем: обтирали тряпочкой и на ночь ставили на зарядку около кровати.

Их сыновья пубертатного возраста по выходным брали топор с собой на танцы, приторочив к ремню; в результате количество драк на почве ревности устремилось к нулю.

Руководители партии и члены правительства были в восторге; разве что решили повременить с экспортом: нужно было всесторонне испытать новинку на собственном народе и только потом предлагать ее мировому рынку.

С чем оно не временило, так это с подачей заявки на Нобелевскую премию «группе ученых», в число которых, разумеется, входил не только президент, но и тот самый сын министра.

Однако от любви до ненависти один шаг.

Эту горькую истину сполна пришлось познать и жителям страны, и ее руководству.

…Горожане, наигравшись, ставили топор в сервант и продолжали жить в повседневных заботах.

Дела на селе обстояли много хуже: топор отказывался рубить березы и осины, считая их за бетонные столбы; при попытке же зарубить, например, курицу он сообщал в полицию, и к хозяевам приезжал валившийся с ног наряд. Лезвие, несмотря на «вечную» заточку, все ж таки тупилось, но заточить его было невозможно. Кроме того, частые поездки в сервисный центр отнимали много времени, особенно дорогого в пору уборки урожая. И наконец, вместо пяти топоров для разных нужд отныне имелся всего лишь один; те же, кто сдал колун, вообще рвали на себе волосы: колоть супертопором дрова было почти невозможно.

…Тихое недовольство грозило перерасти в бунт – бессмысленный и беспощадный. Бунт, который не подчинялся никаким политтехнологическим теориям и грозил смести всех: и правых, и виноватых…

Этим, разумеется, не преминула воспользоваться оппозиция, недовольная нынешней властью.

Ее лидеры, моментально сориентировавшись, направили протесты в нужное русло; начались погромы сервисных центров и изъятие оттуда сданных топоров. На заводе-изготовителе прошли забастовки: рабочие вместо смехотворной зарплаты требовали выдать им эквивалент в старых добрых топорах.

Президент ежедневно «обращался к нации», но было уже слишком поздно – его слова тонули в потоке дурных новостей.

Был разграблен и сожжен Музей топора; тут и там возникали стихийные «могильники»: крестьяне рыли ямы, сбрасывали туда «инновационный продукт» и закапывали, предварительно справив на него малую нужду.

Но самое ужасное, что взбунтовалась армия: мало того, что и ее снабдили новыми топорами, так еще и солдаты – вчерашние крестьяне – не собирались идти против своих же отцов и дедов, дожидавшихся их в деревнях со службы.

Список требований протестующих состоял из одного пункта: вернуть старые топоры в двукратном количестве – десять штук в одни руки.

А оппозиция, как водится, добавила требование отставки президента и правительства.

Ситуация вышла из-под контроля властей.

Беспорядки грозили перерасти в кровавую бойню. По решению международного сообщества в страну были введены миротворческие силы.

Но успокоить население могли только топоры: десять штук в одни мужские руки и пять – в женские.

Президента арестовали, но делу это не помогло: казна была пуста.

Тогда на помощь пришел валютный фонд: стране был выдан беспроцентный кредит, а на мировом рынке – сделан заказ на производство сотни миллионов топоров разных размеров и назначения.

В результате многие металлургические заводы переориентировались с выпуска труб и металлопроката на полотна, а деревообрабатывающие комбинаты и мебельные фабрики – на топорища.

На биржах выросли цены на металл и древесину.

Сотни грузовиков миротворческой миссии круглосуточно доставляли топоры населению; в труднодоступные районы страны их сбрасывали с вертолетов.

* * *

…Постепенно всё успокоилось; крестьяне радовались новому инструменту взамен сданного когда-то ржавого и сточенного; в стране прошли демократические выборы, на которых победил кандидат от оппозиции. За счет нещадной эксплуатации недр и лесов стране удалось не только рассчитаться по кредиту, но и нарастить некоторый «жирок».

Бывшего президента, а также «группу ученых» амнистировали, и они уехали за границу.

Страна зажила в покое и простом человеческом счастье.

Но однажды видный олигарх предложил президенту подумать о «возрождении величия» путем налаживания выпуска уникального продукта – супервелосипеда.

Он должен был воплощать в себе последние достижения научно-технического прогресса: электронный тормоз, подушки безопасности, подогрев седла, а также адаптивный круиз-контроль, позволяющий доставить по заданному адресу велосипедиста, если тот почувствует себя плохо или будет пьян…

Возможно, такой велосипед и появится на мировом рынке. Но это будет уже совсем другая история…

Форумы, блоги, соцсети и другие ресурсы в Интернете

Новелла

Глава 1

Илья О. происходил из семьи достаточно интеллигентной и достаточно зажиточной (по советским меркам, конечно). Отчасти это объяснялось наличием дееспособных и энергичных родителей, отчасти было заслугой его дедушки по отцовской линии. Последний был первостатейным красным командиром и знался с самим Будённым. Это знакомство или что-то еще в его характере позволило ему уберечься как от сталинских репрессий, так и от хрущевской оттепели и брежневского застоя и тихо скончаться в своей постели в окружении родственников в возрасте восьмидесяти трех лет. Оставил он своим потомкам трехкомнатную квартиру в центре Москвы, зимнюю меблированную дачу, автомобиль «Волга-универсал» в кирпичном гараже, а также множество орденов и всяких полезных связей.

Его сын, правда, уже представлял собой некий вариант «на детях природа отдыхает», однако, что называется, по инерции выучился на инженера и стал довольно известным в узких кругах проектировщиком подземных сооружений.