Советские ученые проявляли феноменальную недальновидность, даже не пытаясь работать с тем, что само шло к ним в руки. Только один пример. Однажды я писал статью к 50-летию полета Германа Титова на «Востоке-2» и с удивлением обнаружил, что не существует единого каталога фотоснимков, сделанных Германом Степановичем. А ведь это были первые снимки с орбиты, сделанные вручную. Первые! Ничего подобного в то время просто не существовало. Но вместо того чтобы каталогизировать и проанализировать их, издать альбом в самом лучшем полиграфическом качестве – члены Госкомиссии, перед которыми отчитывался космонавт, полюбовались ими и… все. Только Сергей Королёв предложил опубликовать некоторые в журналах – дескать, там можно обеспечить достойную цветопередачу. И за пятьдесят лет ничего не изменилось – каталога снимков с «Востока-2» не существует. Возможно, утеряны и оригиналы. Абсурд, не так ли? Но в этом абсурде варилась вся советская космонавтика.

Тут мы с вами подошли к потоплению третьего кита. Напомню, что в рамках этой последней мифологемы постулируется тезис о неразрывной (буквально генетической) связи между идеей космической экспансии и коммунистической идеологией. Обоснование довольно примитивное и выглядит как доказательство от противного, что, прямо скажем, не совсем уместно, когда речь идет о практических вопросах. Итак, утверждается, что наличие частной собственности тормозит прогресс; что капиталисты никогда не будут вкладываться в другие миры; что только в обществе всеобщего равенства и обобществленной собственности возможно освоение планет и межзвездные перелеты. Обычно к этим постулатам добавляют еще и опостылевший штамп о «самом прогрессивном обществе».

Торпедировать кита легко – достаточно напомнить ностальгирующим неосоветским патриотам, что вся планета Земля и частично глубины Мирового океана были освоены до коммунистов и без коммунистов; что все Великие географические открытия были сделаны до коммунистов и без коммунистов; что все научно-технические революции были реализованы теми самыми жадными до прибавочной стоимости капиталистами, которые якобы тормозят прогресс.

Впрочем, такие и подобные соображения на верующих не действуют, поэтому прибегну к более серьезным аргументам. Когда-то коммунистическая идеология, транслирующая марксистское философское учение на уровень массового восприятия, и впрямь была живой и развивающейся; она быстро приспосабливалась к новым реалиям и отвечала на новые вопросы бытия. Однако уже в середине 1930-х годов, в период «Великого перелома», она превратилась в омертвелое подобие религиозного культа. Поначалу это выражалось в том, что коммунистические идеологи наотрез отказывались признавать современные научные открытия, меняющие общечеловеческий взгляд на устройство и происхождение Вселенной. К примеру, теория Большого Взрыва не признавались на официальном уровне аж до 1957 года – ее называли «поповством» в физике. Почему? Потому что некогда Владимир Ленин заявил, что «материя несотворима и неуничтожима, вечна и бесконечна», а существование у Вселенной «начала времен» опосредованно «указывало» на акт божественного творения. Затем стало хуже – официальную государственную поддержку получили настоящие мракобесы типа Трофима Лысенко, который в своем отрицании значимости хромосом опускался до откровенного оккультизма, и фельдшера-алхимика Ольги Лепешинской, заявлявшей, что она сумела открыть превращение неживого вещества в живые клетки. И это было бы еще полбеды, но сталинская политическая система была устроена таким образом, что оппоненты имели возможность уничтожать друг друга в прямом смысле этого слова. И, самое печальное, активно пользовались такой возможностью. Репрессии коснулись многих выдающихся ученых – и далеко не все из них получили, подобно Сергею Королёву и Валентину Глушко, шанс на реабилитацию.

Однако, пожалуй, самым мрачным примером из истории сталинской науки может служить разгром Пулковской обсерватории. В мае 1937 года девять сотрудников этого известного во всем мире научного учреждения были приговорены к десяти годам тюремного заключения (выжил только один из астрономов), а директор обсерватории Борис Герасимович в ноябре того же года был расстрелян. Как вы думаете, за что? Вы просто не поверите! За «вредительство» в деле подготовки к наблюдениям полного солнечного затмения 19 июня 1936 года. Донос на коллег написал астроном Вартан Тер-Оганезов, незадолго до того подвергший аналогичной «чистке» Государственный астрофизической институт. Кстати, он дожил до преклонных лет, занимая разные должности, а умер в 1962 году, когда ему исполнилось семьдесят два.

(Реплика в сторону. Современные сталинисты часто говорят, что их кумир и вождь не может нести ответственность за решения других, что он не участвовал в репрессиях и чуть ли не боролся с ними. Что ж, пусть тогда объяснят, откуда взялась личная подпись Иосифа Сталина на печально известном расстрельном списке «Москва-центр», включавшем 74 человека, среди которых под номером 29 фигурировал будущий «отец» советской космонавтики Сергей Королёв.)

Как вы понимаете, постоянное глумление над наукой, выражавшееся еще и в стремлении создать свою обособленную советскую паранауку, вряд ли способствовало прогрессу. Но давайте представим себе, что космонавтика в СССР существовала на каком-то особом положении (вроде мичуринского учения). Ведь это наверняка нашло бы отражение в идеологических баталиях. И если так, то должны сохраниться статьи в духе «Ударим советским передовым звездоплаванием по астронавтике – продажной девке мирового империализма!» Есть такие статьи?.. Оказывается, и здесь все не так просто, как может показаться правоверному неосоветскому патриоту.

Начать с того, что Константин Циолковский был не только изобретателем и автором знаменитой формулы, но и философом-космистом. Однако, окружив престарелого учителя показной заботой, выделив пенсию и новый дом, правительство не спешило давать санкцию на массовую публикацию его философских работ. Более того, до начала 1990-х годов независимые исследователи попросту не имели доступа к этим текстам. Зачем были нужны ограничения с учетом того, что с каждым годом популярность Циолковского росла? Ответ опять же прост: его космизм-панпсихизм больше напоминал религиозное учение, чем материалистическое мировоззрение, и явно расходился с господствующей в СССР идеологией. Посему изучать и развивать учение Циолковского власть не могла позволить никому, по факту объявив его несуществующим.

Однако и собственного обоснования необходимости космической экспансии советские идеологи не давали. Максимум, до чего они додумались в то время – это тезис, что раз уж социалистическое общество является самым передовым, но оно скоро неизбежно возглавит прогресс, в том числе и в космической сфере. При этом, заметим, антикосмические выступления оставались в моде, и дискуссия по вопросу нередко выплескивалась на страницы публицистических изданий. До Великой Отечественной войны советские антикосмисты делали упор на то, что мечты о межпланетных полетах отвлекают молодежь от насущных проблем построения коммунизма. После войны – пытались напрямую связать эти же мечты с «космополитизмом», с которым как раз разгорелась нешуточная борьба. Если же вдумчиво разбираться во всех хитросплетениях, то легко увидеть, что первым, кто сформулировал гипотезу о неразрывной связи между коммунизмом и космической экспансией, был вовсе не профессиональный идеолог, а человек, имевший свой особый взгляд на настоящее и будущее – писатель Иван Ефремов. И сделал он это в романе «Туманность Андромеды».