В зашторенные окна бились хлопья метели. Детская выходила в сумеречный парк. За оградой, на оживленной улице Куйбышева, двигались отсветы фар, мелькали красные огоньки такси. Девочка сидела на ковре, прислонившись к ножке радиолы, держа на коленях книгу о Джордано Бруно:

– Глава одиннадцатая. Скитания ученого… – рыжие, коротко стриженые волосы щекотали воротник синего халатика. Мама Наташа ворчала, что в таких нарядах разгуливают только уборщицы:

– Ученые тоже, – серьезно отозвалась Марта, – только на картинах их рисуют в белых одеждах… – она нахмурила бровки:

– Белые одежды. Кто-то говорил про такое. Наверное, папа Миша, когда он рассказывал о физических лабораториях. Мои родители работали в закрытом институте… – приемный отец обещал познакомить ее с товарищами Курчатовым и Королевым.

Марта покрывала страницы тетрадок не только уравнениями, но и рисунками. Она набрасывала ракеты, вырывающиеся в космос, летящие к луне, очертания спутников и огромных конструкций, повисших в стратосфере:

– Это рабочие станции, – объяснила она сестре и Саше Гурвичу, – скоро люди поселятся за пределами земли. Такие сооружения станут ступенькой, к освоению далеких планет, например, Марса. То есть Марс близкая нам планета… – откусив от ржаного пряника, Марта задумалась:

– Джордано Бруно сожгли потому, что он настаивал на множественности обитаемых миров. Мы пока не встретили никого, близкого по разуму, но мы и не выходили в космос… – Марта полистала блокнот. В энциклопедии она прочла о таинственном, исчезнувшем материке, Атлантиде, и наскальных рисунках, в Южной Америке:

– Это дело рук человека, – твердо сказала себе девочка, – а насчет Атлантиды, нет доказательств, что она существовала. Нельзя опираться на непроверенные данные. Кто-то так говорил, но я не помню, кто… – она вообще мало что помнила.

На задней странице тетрадки, мелким почерком, она записала два слова: «Корсар» и «Ник». Марта взяла с ковра блокнот:

– Корсар, похоже на кличку собаки, как Дружок… – черный терьер, дремавший в углу детской, поднял голову. Собака подобралась ближе к Марте. Теплый язык лизнул ее руку, Дружок благодарно заурчал.

Спрятав кусок пряника в карман, девочка обняла терьера за шею:

– Тебе нельзя много сладкого, собакам это вредно. Хотя ты вдоволь нагулялся…

После обеда, Марта, с матерью и сестрой, отправилась в парк. Дружок носился за палочками, по заснеженным газонам, и съезжал вместе с Мартой с ледяной горки:

– Мне было весело, – девочка поцеловала собаку в холодный нос, – а сейчас грустно. Но мне всегда грустно в метель… – она помнила треск огня, в камине, музыку из радио, ласковый, мужской голос:

– Мама работает, а мы попьем какао и послушаем детскую передачу…

– Самолет, – пролепетал детский голосок, – когда на самолет, папа… – неизвестный мужчина ответил:

– Нелетная погода, Ник. Пройдет метель, и я сяду за штурвал… – Марта хмыкнула:

– Это, наверное, полигон, где мы жили. Папа Миша сказал, что лаборатория находилась далеко на севере, может быть, даже на Новой Земле… – Марта нашла острова в атласе, – но мой отец был физик, а не летчик. И кто такой Ник… – она обнимала Дружка:

– На полигоне жили и другие ученые, все просто. Но Ник, не русское имя, русское имя Коля… – она решила

– Я, наверное, больше ничего, никогда не вспомню… – приемным родителям она ни о чем не говорила, – но папа Миша обещал, что мне скажут имена папы и мамы, или даже покажут их фото…

Марта слушала успокаивающий голос диктора. Британское радио рассказывало о новогодних празднествах, в Лондоне:

– Странно, что я сразу поняла английский язык, – подумала Марта, – словно я всегда его знала… – в школе Маши преподавали именно английский:

– Она занимается дополнительно, французским и немецким, и я тоже начну. Для переписки с зарубежными учеными, чтения монографий, надо знать языки…

Новости закончились. Марта покрутила рычажок:

– Час русского романса, – вступил мужской голос, по-русски, – поет солистка Свердловского театра оперы и балета Ирина Архипова. Слова Тургенева, музыка Абазы. «Утро туманное, утро седое» – низкий голос разливался по комнате, шуршала метель за окном, завывал ветер:

– Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые….

Девочка поморгала рыжими ресницами:

– Я все вспомню, обязательно… – она прижалась к уютному боку Дружка: «Вспомню».

Серым, унылым днем улица Чкалова выглядела обыкновенной городской окраиной. На углу бойко торговала булочная. Очередь тянулась из дверей на каменные ступени магазина. Рядом притоптывала валенками закутанная в ватник женщина в ушанке:

– Пирожки, свежие, горячие, с ливером, с капустой, с рисом и яйцом…

Маше не позволяли покупать такие пирожки на улице. Мать поджимала губы:

– В школьной столовой бери, что хочешь, а на лотках можно подхватить расстройство желудка… – порывшись в школьном портфеле, Маша достала портмоне:

– С ливером и капустой, пожалуйста… – есть она не хотела, напившись чаю в Олиной квартире, но живот сводило неприятными спазмами. Маша ушла из дома после завтрака, под предлогом очередного посещения больной подруги и визита в детскую библиотеку:

– Саша просил обменять его книги, – объяснила она матери, – завтра он возвращается в город… – завтра Маша отправлялась и на первую тренировку, в новом году, на городском ипподроме:

– Надо Лорду принести что-нибудь вкусненькое, – напомнила себе она, – он всегда ждет моего появления, ласкается… – несмотря на кровное происхождение, жеребец оказался вовсе не заносчивым, а добродушным и покладистым.

Остановившись за магазином, придерживая локтем портфель, Маша кусала сразу два пирожка:

– Так вкуснее. У Оли я побывала, библиотеку навестила. Зачем я здесь? Надо было поехать домой… – весь день она уговаривала себя, что ей не стоит заходить на улицу Чкалова:

– Ничего не случилось, это мое воображение. Но змейка, змейка… – за новогодним завтраком, мать объяснила Маше, что перстень попал в ее семью после революции:

– Его носила моя мать, теперь я, а скоро и ты его наденешь, доченька… – заперев дверь своей комнаты, Маша спрятала кольцо в антикварном комоде, орехового дерева. Она поняла, что никогда не видела мать с драгоценностью:

– Мама носит золотые часы, серьги с бриллиантами, но кольцо она никогда не надевала… – Маша не стала интересоваться, почему. Она тоже не собиралась носить украшение:

– В школе разрешают только часы и простые серьги. Я еще пионерка, нас учат скромности… – мать хотела сшить Маше вечернее платье, для посещения «Щелкунчика»:

– Саша пойдет в парадной форме, – озабоченно заметила Наталья, – а тебе можно подобрать закрытую модель, без декольте… – Маша закатила глаза:

– Совершенно ни к чему. У меня есть праздничное платье, его я и надену… – утром мать уехала с Мартой в ателье обкома партии:

– Кажется, Марте не обойтись без платья, – весело подумала Маша, доедая пирожки, – хотя она не интересуется театром. Но музыку она любит, всегда слушает, когда я играю… – малышка утверждала, что музыка помогает ей думать. Выбросив промасленную чековую ленту в урну, Маша вытерла руки платком:

– Незачем думать. Если на улице Чкалова что-то и произошло, это ко мне отношения не имеет. Но девушка говорила о Волке, я помню человека, с татуировкой волка. Голос, который я слышала в доме, упоминал о кольце, змейке. Не случается таких совпадений… – Маша взглянула в сторону знакомого ей забора дома под номером восемьдесят четыре. Никакой толпы, о которой вчера говорил отец, у ограды не было. Не заметила Маша и милицейского поста.

За ужином, или сегодняшним завтраком, родители не обсуждали инцидент:

– Или обсуждали, но наедине, а не при мне, или, тем более, Марте… – небрежно помахивая портфелем, Маша пошла вдоль забора, – я загляну внутрь, и вернусь к автобусу. Я запомнила, где остановка… – Маша улыбнулась, – девушка, наверное, просто потеряла рассудок. Ее увезла скорая, а в дом вернулись жильцы…

Судя по скрипящей на ветру двери, дом пока пустовал. Маша, осторожно, ступила на прогнившие половицы:

– Странно. Тогда комнату ярко осветили, а теперь здесь полутьма… – впереди мерцал красноватый огонек лампады, переливались свечи. Маша ощутила теплый, пряный запах:

– Словно дома, словно мы сидим за чаем, все вместе. Так хорошо, так спокойно…

Она