* * *

На фронте Черчилль обходился без поблажек и, как говорится, на собственной шкуре испытал все тяготы походной жизни. Сидел вместе с солдатами в окопах под огнем, по колено в грязи, поливаемый дождем, а однажды чудом избежал смерти – снаряд угодил в его убежище буквально через минуту после его ухода. Тогда же, устав от многомесячного выжидания и бомбардировок позиций противника, он написал эссе «Варианты наступления». Там он развивал мысль об использовании передвижных механизмов – огромных «бронегцитов» на гусеничном ходу, под прикрытием которых солдаты смогут ходить в атаку, как положено на нормальной войне, а не умирать от холода и дизентерии, месяцами сидя в окопах. Впрочем, эта идея пришла не только в его голову, и уже в 1916 году в армиях сразу нескольких держав появились первые танки.

Шотландские стрелки приняли Черчилля холодно – естественно в армии не любили политиков и тем более таких, которых пресса обвиняла в серьезном военном провале. Но уж что-что, а нравиться людям он умел. Впервые собрав своих новых офицеров, он заявил: «Господа, мы ведем войну со вшами!» И принялся читать лекцию об их происхождении и повадках, и какова их роль в войнах прошлого и современности. Вскоре ошарашенные поначалу офицеры были от него уже в полном восторге. А потом этот восторг распространился и на весь батальон, поскольку Черчилль твердо придерживался тех идей, которыми проникся в бытность министром внутренних дел – смягчал наказания за мелкие проступки, следил за тем, чтобы его люди получали хорошие пайки и законные отпуска. Ну и, конечно, уважение вызывало то, что он никогда не прятался за чужие спины. Хотя дело тут было скорее не в храбрости, а в фатализме – он на самом деле верил, что если пуля предназначена не тебе, то нечего ее бояться, а если тебе – все равно не спрячешься.

«В сумерках ноябрьского вечера я впервые вел отряд через мокрые поля к нашим окопам, мерцающие вспышки и свист шальных пуль сопровождали нас в пути. Именно тогда ко мне вместе с уверенностью пришло ощущение того, что простые солдаты и полковые офицеры, ведомые единой целью, способны исправить невежество штабных, ошибки министров, адмиралов, генералов и политиков, в том числе и мои собственные. Но, увы, какой ценой! Сколько бессмысленных жертв, сколько бесконечных месяцев мужества и лишений, сколько изнурительного труда во имя победы!»

Уинстон Черчилль

Между тем в Англии преданная Клементина собирала для него информацию, поддерживала старые связи, налаживала новые, нажимала на все рычаги, до которых могла дотянуться, чтобы подготовить мужу плацдарм для возвращения в политику. Черчилль писал ей каждый день, рассказывал о своих делах и расспрашивал о ситуации в Лондоне. Вынужденное бессилие его угнетало. «Я должен молча ждать нового поворота злосчастных событий, – с горечью признавался он. – Уж лучше пусть тебе затыкают рот, чем позволяют давать советы, которые никто не слушает».

И он дождался. Проведя на фронте сто дней, в июне 1916 года он вернулся в Англию. В правительстве в это время был раскол и глубочайший кризис, о некомпетентности премьера и большинства министров не говорил только ленивый. Вскоре Асквит был вынужден уйти в отставку, и новое правительство, в которое вошли и либералы, и консерваторы, сформировал Ллойд Джордж.

Но несмотря на то, что новый премьер-министр лучше чем кто бы то ни было знал и ценил Черчилля, вернуться в кабинет министров тому не удалось. Его слишком многие ненавидели. Но в марте 1917 года был опубликован первый отчет по расследованию Дарданелльской катастрофы, который снял с Черчилля вину за поражение союзнических войск. Это дало Ллойду Джорджу возможность предложить ему второстепенный пост министра снабжения армии, который он с радостью принял.

К этому времени в войне наметился благоприятный поворот – наконец-то помочь союзникам собрались и Соединенные Штаты, а следовательно ожидался приток свежих сил и военной техники, что Черчилля особенно радовало. «Машины могут заменить людей, – говорил он. – Различные механизмы способны сделать человека сильнее, служить опорой венцу творения». Ему удалось усилить танками и британскую армию, благо теперь это было в его компетенции. Он постоянно ездил на фронт, и вскоре некоторые его недруги из военного руководства поменяли мнение – еще никогда армия не снабжалась всем необходимым так быстро и четко.

* * *

Но в основном ему теперь пришлось заниматься административной работой. Реорганизовать министерство, чтобы сделать его более эффективным, и бросить силы на наведение порядка в производстве вооружений. Это было довольно трудно – после революции в России британские рабочие то и дело либо порывались бросить работу на военных заводах во имя пацифизма, либо организовывали забастовки, требуя увеличения зарплаты.

Тем не менее, Черчиллю удавалось с этим справляться, и более того, он даже успевал смотреть в будущее. Во время войны на заводах стало работать много женщин, и он отдельно занялся вопросами организации женского труда, одним из первых осознав, что это не временное явление, и что обратно к роли домохозяек англичанок уже не вернуть. «Пришло время, – говорил он, – определить принципы, которыми грядущие поколения будут руководствоваться, используя женский труд в промышленности».

В итоге, к тому времени, когда в ноябре 1918 года союзники наконец подписали перемирие с Германией, репутация Черчилля была частично восстановлена. Он не сломался, но все же снова оказался в самом низу лестницы, ведущей к политическому Олимпу. Путь наверх предстоял долгий и сложный. Тем более и время наступало сложное.

«Мне кажется, что для нас, англичан, переход к мирным условиям был еще более резок, чем наше вступление в войну, ибо он требовал от нас еще более полного и всеобъемлющего изменения в общем направлении нашей мысли…

С каждым днем неизбежно убывало могущество не только государственных людей, но и самих союзных армий, и рассыпалось их единство. Армии должны были вернуться на родину, и власть должна была быть снова возвращена избирателям. Зависть, партийные споры, желание отомстить за причиненные когда-то обиды – все эти страсти, до сих пор подавленные, давали теперь себя чувствовать на каждом шагу…

Прежняя мирная структура общества в течение более чем четырех лет не существовала, и обстановка военного времени придала жизни странную напряженность. Повинуясь таинственному влиянию войны, люди гораздо меньше считались со смертью, страданиями и трудом… Но теперь чары войны были сняты: сняты слишком поздно для одних, слишком рано для других и слишком внезапно для всех!.. Быстро погасли те огромные надежды, которые поддерживали войска и народы во время их страданий… Могло ли быть иначе? В самом деле, можно ли было ожидать, чтобы уничтожение десятка миллионов людей и разрушение одной трети сбережений величайших наций мира привели к золотому веку? Жестокое разочарование неизбежно должно было постигнуть всех. Все мужчины, все женщины, все солдаты, все граждане ждали какого-то великого подъема, а на самом деле им приходилось идти на жертвы: народным массам грозило ухудшение материальных условий жизни, а людям, которые достигли успеха благодаря своим способностям – таких людей насчитывались сотни тысяч, – предстояло сужение сферы их деятельности…