Роберт Брэннон сформулировал четыре принципа или нормы традиционной маскулинности (Brannon 1976):

1. «Без бабства» («no sissy stuff») – мужчина должен избегать всего женского.

2. «Большой босс» («the big wheel») – мужчина должен добиваться успеха и опережать других мужчин.

3. «Крепкий дуб» («the sturdy oak») – мужчина должен быть сильным и не проявлять слабость.

4. «Задай им жару» («give 'em hell») – мужчина должен быть крутым и не бояться насилия.

На основе этих принципов была создана шкала – The Brannon Masculinity Scale (1984) – из 110 нормативных суждений, рассчитанных на измерение традиционной маскулинности. Однако некоторые ее субшкалы пересекались друг с другом. Кроме того, Доналд Левант с соавторами сочли необходимым дополнить ее такими параметрами, как гомофобия (страх и ненависть к гомосексуалам) и принятие деперсонализированной, не связанной с отношениями, сексуальности (non-relational sexual attitudes). Маскулинная идеология, по Леванту, означает усвоенную индивидом культурную систему убеждений и установок относительно маскулинности и мужских ролей, которая побуждает действовать в соответствии с этими требованиями и избегать того, что ими запрещено (например, походить на женщин) (Levant, 1996; Thompson, Pleck, 1995). Такое определение маскулинности разделяют большинство мужчин, но его нормы зачастую поощряют нездоровое поведение (пьянство, неоправданный риск), в результате чего у мужчин возникает «дисфункциональное напряжение». В то же время те мужчины, которые отклоняются от норм маскулинной идеологии, часто подвергаются остракизму и испытывают чувство стыда или «травматическое напряжение». Хотя большинство мужчин гендерно-ролевые ожидания так или иначе нарушают, им приходится расплачиваться за это чувством своего несоответствия, самозванства.

Предназначенный для измерения маскулинной идеологии инструмент – «Перечень мужских ролевых норм» (The Male Role Norms Inventory – MRNI) (Levant, Fischer, 1998) состоит из 57 пунктов, объединенных в восемь подшкал. Первые семь представляют собой разные параметры традиционной маскулинной идеологии: «Избегание женственности», «Гомофобия», «Опора на собственные силы», «Агрессия», «Достижение/статус», «Принятие безличной сексуальности» и «Эмоциональная скованность» (алекситимия). Все вместе они образуют Тотальную традиционную шкалу. Дополнительная, восьмая субшкала из 12 пунктов измеряет нетрадиционные установки относительно маскулинности. Особая форма MRNI разработана для подростков.

За последние 15 лет Роналд Левант, его сотрудники и многочисленные аспиранты провели множество исследований, в том числе сравнительных (включая Китай и Россию), и получили интересные результаты (Levant, Richmond, 2007). Прежде всего, они подтвердили выводы предыдущих исследований относительно связи традиционной маскулинности с полом/гендером, расой, этничностью и социальным классом. Мужчины поддерживают эту идеологию больше, чем женщины, причем пол – фактор более важный, чем этничность, афроамериканцы разделяют ее чаще белых американцев, а испаноязычные (латиносы) занимают позицию посередине. Представители низших классов поддерживают эту идеологию чаще, чем более состоятельные и образованные, ит.д.

Сравнение семи разных культурных групп американских мужчин азиатского происхождения показало, что они более или менее одинаково принимают традиционную идеологию маскулинности. При сравнении китайских (КНР) студентов с американскими выяснилось, что китайские мужчины и женщины принимают традиционную маскулинную идеологию больше, чем их американские сверстники. То же самое обнаружилось при сравнении американских и русских студентов, хотя русские студентки обнаружили менее традиционные установки, чем мужчины (я вернусь к этим данным позже). В целом, китайцы, русские, пакистанцы и японцы принимают традиционную маскулинную идеологию полнее американцев. Весьма интересны также возрастные и когортные различия: в одном исследовании сыновья оказались меньшими традиционалистами, чем отцы. Принятие традиционной модели маскулинности статистически связано также с наличием ряда личных проблем, таких как боязнь интимности, меньшая удовлетворенность партнерскими отношениями, более отрицательные мнения о роли отца, отрицательное отношение к расовому многообразию и женскому равноправию, установки, ведущие к сексуальному насилию, алекситимия, нежелание обращаться за психологической помощью и т. д. Хотя в этих сравнительных исследованиях преобладают студенческие выборки, они заслуживают серьезного внимания.

Главный вывод социально-психологических исследований маскулинности состоит в том, что мужские проблемы коренятся не столько в мужской психофизиологии и особенностях индивидуального развития мужчин, сколько в противоречивости нормативного канона маскулинности, ориентированного на оправдание и поддержание мужской гегемонии.

Это мнение разделяют ведущие современные социологи. По словам Пьера Бурдье, хотя в свете «фаллонарциссического видения» и «андроцентрической космологии» мужское господство представляется совершенно естественным явлением, на самом деле оно, как и сами понятия маскулинности и фемининности, весьма искусственно и само себя воспроизводит. Представление, будто женщина всегда ранима и слаба, порождает встречные нормативные представления о мужской силе и непроницаемости, которые мужчина вынужден оправдывать, в том числе – с помощью насилия. Маскулинность – это перформанс, с помощью которого мужчины постоянно обманывают не столько женщин, сколько самих себя и друг друга. Мужчина все время должен доказывать другим мужчинам, что он «настоящий», что он «соответствует» и принадлежит к группе «настоящих мужчин». Вирильность – «по самой сути своей реляционное (relationnelle, то есть создаваемое в отношении. – И. К.) понятие, конструируемое перед лицом и для других мужчин и против женственности в состоянии образного страха перед женским началом, прежде всего – в самом себе» (Bourdieu, 1998. P. 58–59).

Теоретически разрушение представления о маскулинности как о монолите выглядит новым и неожиданным. Однако исторически это представление всегда была внутренне противоречивым, а между нормативным каноном маскулинности и реальным мужским самосознанием всегда существовало напряжение.

Альтернативные маскулинности. Исторический экскурс

Практически любой архетип маскулинности противопоставляет мужское начало женскому по двум признакам – сексуальности и рациональности.

Фалло– и логоцентризм

Маскулинность везде отождествляется с сексуальной потенцией. «Мужская сила» – прежде всего сексуальная сила, а «мужское бессилие» – это сексуальное бессилие (импотенция). Как гласит Каббала, в яичках «собрано все масло, достоинство и сила мужчины со всего тела» (Onians, 1951). Многие народы считали кастратов не только биологически, но и социально неполноценными. Оскопить мужчину значило лишить его власти и жизненной силы. По Ветхому Завету, «у кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне» (Второзаконие 23:1). Вопрос о гендерном статусе кастратов – можно ли вообще считать их мужчинами? – оживленно дебатировался в Средние века.

Мужская сексуальность всегда была предметом культа. Фаллос – символическое обозначение мужского полового члена, которого у женщин по определению нет и быть не может. Отсюда такие понятия, как фаллократия (социальное господство мужчин) и фаллоцентризм (универсальное положение фаллоса как культурного обозначающего).