Но прежде синьора Бианки считала необходимым самой удостовериться в полной искренности юноши и в своем доверии к нему. Поэтому добрая старушка пока благоразумно решила не огорчать его решительным отказом. Однако в свидании с Элленой, о чем он так просил, она ему все же отказала, не желая торопить события. На его сбивчивый вопрос, нет ли у него соперников и не предпочитает ли ее племянница кого-либо другого, старая синьора ответила несколько туманно и неопределенно, чтобы, с одной стороны, умерить настойчивость юноши и, с другой — не вселять надежды, которые могут и не сбыться.

Винченцо, несколько успокоенный беседой с синьорой Бианки, откланялся. Однако он понимал, что пока еще не получил ответ на мучившие его вопросы: о сопернике, о том, как относится к нему Эллена, — тем не менее был счастлив тем, что получил разрешение посетить еще раз виллу и побеседовать с синьорой Бианки. Он решил это сделать на следующий же день и теперь гадал, как доживет до этого счастливого момента.

Так, погруженный в свои волнения и переживания, он достиг развалин. Оглядываясь вокруг, он как бы ждал, что увидит снова своего мнимого или настоящего загадочного соперника, но дорога была пуста, развалины молчали, и юноша продолжил свой путь домой. «Сегодня вечером, — думал он, — я окончательно все выясню».

Дома его ждала записка отца, в которой тот просил никуда не уходить и дождаться его возвращения. Винченцо не мыслил не исполнить просьбу отца. День был на исходе, а отца все не было. Маркиза лишь неодобрительно посмотрела на сына, выразив этим свое недовольство и порицание за поведение в последние дни, и полностью нарушила все его планы на вечер, попросив сопровождать ее в Портико. Это означало, что он не сможет встретиться вечером с Бонармо и узнать о его решении — готов ли он снова сопровождать его на виллу Алтиери.

Весь вечер Винченцо провел с матерью в Портико, а вернувшись, узнал, что отец так и не появлялся. Он терялся в догадках, зачем он понадобился отцу и о каком неотложном деле тот должен был с ним поговорить.

Наконец запиской дал знать о себе Бонармо. Он отказался сопровождать его в крепость ночью и еще раз предупреждал, что до добра это не доведет. Лишившись таким образом спутника, Винченцо решил пока отказаться от визита в крепость, но на виллу Алтиери был намерен пойти во что бы то ни стало. Взяв лютню, он незаметно через сад вышел из дома несколько ранее намеченного им часа.

Солнце только что ушло за горизонт, и край неба все еще рдел. На юго-западе были хорошо видны очертания Везувия. Вулкан в темной дымке сумерек был спокоен. Винченцо, подходя к задней калитке сада, слышал далекие голоса портового люда. Войдя в сад, он увидел светящиеся окна виллы, и сердце его затрепетало от надежды увидеть сегодня Эллену. Но он взял себя в руки и, замедлив шаг, дал себе успокоиться. Однако на душе было тревожно. Его мучил стыд, что он так тайком, через удобную заднюю калитку проник в сад и этим посягнул на покой Эллены. Однако соблазн увидеть ее был слишком велик. Он подошел к дому со стороны теплицы через тенистую апельсиновую рощу и вдруг в садовом павильоне у распахнутого окна увидел Эллену. Она сидела, держа лютню в руках, и, видимо, была погружена в свои, дорогие ей, раздумья. Он вспомнил, что однажды уже видел это мечтательное выражение на ее лице. Это было тогда, когда она еле слышно произнесла его имя. Сердце его радостно защемило, и он тотчас готов был выйти из темноты сада и пасть к ее ногам. Губы девушки разомкнулись, и она опять произнесла какие-то слова, словно беседуя сама с собой.

— О, эта нелепая гордыня знати, предрассудки, способные разрушить все… Нет, я никогда не войду в семью, где я нежеланна. Пусть они знают, что и у меня есть своя гордость. О, Винченцо, если бы не эти преграды…

Винченцо, услышав эти горькие слова, замер, не в силах шелохнуться. Он словно впал в транс, но звуки лютни и первые слова песни привели его в чувство. Девушка пела ту серенаду, которую он исполнял вчера вечером под ее окном. Она пела так нежно и проникновенно, столько чувств вкладывала в слова и звуки, будто прочла в них больше того, что вложил в нее сам ее создатель.

Едва она успела допеть первый куплет, как Винченцо повторил его на своей лютне, и его приглушенный голос не смог скрыть глубины его чувств.

Эллена, сразу узнав его голос, сначала побледнела, потом вспыхнула, и Винченцо испугался, что она сейчас потеряет сознание. Однако он не отважился войти в беседку. Девушка, придя в себя, жестом руки остановила его и поднялась со скамьи. Испугавшись, что она уйдет, юноша попросил ее остаться и выслушать его.

— Это невозможно! — испуганно воскликнула она.

— Выслушайте меня, прошу вас. Скажите лишь, что я не противен вам, — торопливо молил ее Вивальди, — что мое вторжение не лишит меня того доверия, которое вы мне только что выказали, произнеся мое имя…

— О нет, нет, никогда! — нетерпеливо прервала его девушка. — Забудьте об этом, я сама не помню, что говорила…

— Эллена, могу ли я забыть это? Эти слова будут согревать меня в часы горького одиночества, станут моей надеждой и поддержкой…

— Я должна уйти, синьор, я более не могу оставаться здесь. Не удерживайте меня, я не должна была вам позволить заговорить со мной. — Все это она произнесла торопливо, строгим голосом, но уголки губ уже тронула улыбка. Однако прежде чем он опомнился, она покинула павильон. Он бросился за ней, но она уже исчезла в густых зарослях сада.

С этой минуты он словно переродился. Мир казался ему прекрасным раем, ничто отныне не может помешать его счастью с Элленой, никакое зло или невзгоды не в силах помешать им любить друг друга. Не чувствуя ног под собой, возвращался он в Неаполь, забыв о зловещем монахе и не желая более встречаться с ним.

Родителей дома не было, и он был предоставлен самому себе и своим сладостным воспоминаниям, в которые немедленно погрузился. Он был счастлив, что никто ему не мешал ходить по комнатам, забыв о сне, и сочинять любовное письмо Эллене. Сочиняя, он одно за другим подвергал их критике и тут же уничтожал. Одни были слишком длинны, другие слишком коротки, но наконец, когда забрезжил рассвет и в доме проснулась прислуга, он закончил то, что удовлетворило его, и, вызвав слугу, незамедлительно отправил его с письмом на виллу Алтиери.

Однако же не успел слуга выйти за ворота, как Винченцо уже бежал за ним, вспомнив, что не сказал Эллене самого главного. Но слуга уже ушел.

В таком состоянии отчаяния и недовольства застал его посыльный от отца, передавший ему, что маркиз желает его видеть. Он понял, что у отца наконец нашлось время выполнить свое намерение поговорить с сыном. Винченцо почти уже не сомневался, о чем пойдет речь.

— Я намерен поговорить с тобой, сын мой, — надменно, с подчеркнутой строгостью, начал маркиз. — Разговор пойдет о делах, имеющих важное значение для твоей чести и твоего будущего. Я также хочу дать тебе возможность опровергнуть те слухи, которые крайне обеспокоили бы меня, если бы я решил им поверить. К счастью, я слишком доверяю своему сыну, чтобы сделать это, ибо знаю, как он понимает свой долг перед тем, что дорого семье и ему самому, и поэтому он не сделает ни одного опрометчивого шага. Цель моей беседы с тобой — получить опровержение тех слухов, что дошли до меня. Этим ты дашь мне возможность должным образом возразить тем, кто счел необходимым уведомить меня об этих слухах.