Не без труда заставил себя встать, покачнулся, поглядел налево, где только что оплевывался огнем полупановский штаб. Еще один выстрел, желтое пламя разрыва вырвалось через ошметья крыши… Достаточно, поручик, спеклись «дизиртирчеги»!

Из горящего здания шагнул на крыльцо живой человек — в распоясанной гимнастерке и кальсонах. Босой. Поднял руки, что-то закричал… Поздно! Вавилонская башня плюнула свинцом, сдувая человека с земной тверди. «Хватит, — прошептал я, понимая, что меня никто не услышит, никто не послушает — Хватит, хватит, хватит!.».

Лабораторный журнал № 4

12 марта.

Запись четвертая.

Сегодня хотел разобрать библиотеку. Все уже договорено, наша Центральная Научная согласна хранить книги отдельным фондом, даже присвоить ему соответствующее имя. Суета сует! Просто не хотелось, чтобы книги попали неизвестно в чьи руки — и хорошо, если в руки. История, социология и философия — не женский роман и не детектив, тут уже макулатурой пахнет. В лучшем случае — несколько картонных ящиков на книжном базаре, в которых роются чьи-то не слишком мытые пальцы. Пятна на обложках, надорванные страницы… «За пять гривен отдадите?»

Нет!

Подошел к первому шкафу, открыл дверцу, вынул два первых ряда — и понял, что не смогу. Пока книги со мной, иллюзия нормальной жизни сохраняется. Смотреть на пустые полки, бояться даже подойти к разоренным шкафам… В общем, не хватило характера. Подождут в Центральной Научной, не так долго осталось.

Между прочим, за вторым рядом нашел нечто совершенно раритетное — собственную курсовую. 1977 год, второй курс. Сейчас уже забылось, но в свое время из-за нее чуть было не вылетел из университета. Сам, конечно, виноват. Тему дали совершенно отфонарную: борьба с контрреволюцией на востоке страны. Красная армия всех сильней, взвейся-развейся, и на Тихом океане… Зато с научным руководителем повезло. По его совету я оставил «взвейся-развейся» во введении, саму же работу посвятил атаману Александру Петровичу Кайгородову.

Естественно, даже второкурсник в 1977 году понимал, что о подъесауле Кайгородове, резавшем большевиков на моем родном Алтае, курсовые не пишутся. Зато можно было вволю исследовать «героическую борьбу» частей Особого назначения Сибирского округа с «белыми бандитами». Среди прочего приходилось писать и о «бандитах» — против всякого моего комсомольского желания, само собой.

Найденную курсовую я даже не стал брать в руки, но (хитрая штука — память!) вижу сейчас каждую страницу, даже примечания. В тот далекий год более всего меня поразила строчка в наградном листе: «автоматчик второго эскадрона Рагулин Захар Иванович». Так и представилось: зима 1921, алтайская глушь — и чубатый парень с ППШ наперевес. Само собой, Рагулин Захар Иванович был обычным пулеметчиком, прославившимся тем, что лично отрубил голову белому бандиту Кайгородову. Одни говорили, уже мертвому, другие — совсем наоборот.

Отрубленная голова атамана и стала причиной моих неприятностей. Даже ссылка на архивное «дело» не помогла. Как изящно выразился один доцент на защите: «Курсовая написана про вендетту двух банд, одинаково омерзительных». И до сей поры я с ним совершенно согласен.

Перезащититься все-таки разрешили, само собой, без отрубленной головы в тексте. Я махнул рукой и согласился, тем более решался вопрос о переезде из Барнаула в далекий и почти незнакомый Харьков. В тамошнем университете совсем не жаждали видеть новичка с «хвостом». Героизм и «взвейся-развейся» оставил, «белых бандитов» выбросил. Усатый Кайгородов с чудом переснятой фотографии смотрел хмуро. Я не реагировал: не та личность, дабы из-за нее жизнь портить. Вендетта двух банд…

Курсовая осталась, где и была. Книги вернул на место.

Странно или нет, но личная «незавершенка» не вызывает и тени подобных эмоций. Две незаконченные монографии, «скелеты» нескольких статей, неотправленные на конференцию в Варшаве тезисы… Даже удивился — как же так? Всю жизнь считал себя ученых, гордился этим, нос к потолку драл. То и дело приходит на ум пренеприятнейшая мысль: я уже все сделал. Не в жизни, не «вообще», а на той узкой ниве, которую честно обрабатывал последние тридцать лет.

Поправка: мысль вовсе не так и плоха (в обычных условиях). Приходилось слыхать, что многие, завершив свою «ниву», переходили к следующей — и тоже преуспевали. Если впереди еще лет тридцать или хотя бы двадцать пять…

Насколько я понял, именно к таким выводам пришел Первый. Вначале записи полны азарта, Q-реальность для него — прежде всего объект Познания. Побывать, пожить, увидеть, набраться впечатлений… Он — не историк, но явно хотел им стать, пусть даже и в Q-измерении. Но ближе к финалу азарт исчезает. Первый начинает вспоминать, что именно не сделано, не закончено, не доведено до ума. Чем это завершится, кажется, догадываюсь. Q-реальность возможна только в трех вариантах. Первому проще выбрать самый простой.

Читая Журнал № 1, наткнулся на интересную мысль. Первый, будучи знатоком литературы, предположил, что Джек Саргати, работая над Q-чипом, вдохновлялся вполне конкретным фантастическим произведением. На такое не стоило бы и внимания обращать, но, вспомнив всем известную экстравагантность мистера Саргати, я решил вникнуть. Выходные данный Первый сообщил, а трудяга-интернет в минуту выдал искомое.

Итак, Альфред Бестер (первый раз слышу!), рассказ «Феномен исчезновения».

На первый взгляд, ничего особенного, типичная «старая» фантастика. Америка ведет очередную мировую войну, некий Генерал браво этотй войной руководит. Но — вот незадача! — в некоем госпитале происходят странные вещи. Точнее, в одной из его палат — палате-Т.

«— Я не знаю, как объяснить вам это. Я… Мы запираем их, потому что тут какая-то тайна. Они… Ну, в общем, они исчезают.

— Чего-чего?..

— Исчезают, сэр. Пропадают. Прямо на глазах.

— Что за бред!

— Но это так, сэр. Смотришь, сидят на койках или стоят поблизости. Проходит какая-то минута — и их уже нет. Иногда в палате-Т их две дюжины. Иногда — ни одного. То исчезают, то появляются — ни с того ни с сего. Поэтому-то мы и держим палату под замком, генерал. За всю историю военной медицины такого еще не бывало. Мы не знаем, как быть.

— А ну, подать мне троих таких пациентов!»

Между тем, с самими пациентами творится невесть что. К примеру:

«Джордж Хэнмер сделал драматическую паузу и скользнул взглядом по скамьям оппозиции, по спикеру, по серебряному молотку на бархатной подушке перед спикером. Весь парламент, загипнотизированный страстной речью Хэнмера, затаив дыхание ожидал его дальнейших слов.

— Мне больше нечего добавить, — произнес, наконец, Хэнмер. Голос его дрогнул. Лицо было бледным и суровым. — Я буду сражаться за этот билль в городах, в полях и деревнях. Я буду сражаться за этот билль до смерти, а если бог допустит, то и после смерти. Вызов это или мольба, пусть решает совесть благородных джентльменов, но в одном я решителен и непреклонен: Суэцкий канал должен принадлежать Англии…