Склонившись над раковиной, я смыла засохшую слюну с волос. Ник сказал, что убивать Гектора бессмысленно, однако синяк, проступивший у меня на щеке, говорил об обратном. Темный владыка – симптом хронических болезней Синдиката: жадности, жестокости и, что хуже всего, апатии.

Убийство – не самое страшное преступление для тех, кто не верит в загробную жизнь. Гектор собственноручно отправил на тот свет множество ясновидцев – и отнюдь не гуманным способом, а никто и бровью не повел. Но прикончить главу Синдиката… Это не какая-то мелкая сошка. Существует неписаное правило: нельзя покушаться на своего главаря мимов, а уж тем более на темного владыку. По меркам Синдиката такой поступок сродни государственной измене.

Может – ну в порядке бреда! – переговорить с Рот-до-Ушей? Вдруг сама по себе она окажется адекватной? Ага, мечтать не вредно. Это равносильно тому, что Гектор добровольно сложит полномочия.

Прижимая к щеке холодный компресс, я снова опустилась на кровать. Похоже, нет другого выбора, как снова стать подельницей. Чтобы натравить Синдикат на Сайен, мне надо держаться поближе к Потустороннему совету. Только так можно завоевать уважение и власть. Однако без Стража нет никаких доказательств существования рефаитов, а на слово мне вряд ли поверят.

Я вновь дернула золотую пуповину.

Отзовись! Ты просил, чтобы я помогла начать все это. Теперь помоги мне закончить.

Ничего. Лишь до боли знакомая гнетущая тишина была мне ответом.

Пару часов спустя Ник отправился на работу. Гостиничная комната осталась в полном моем распоряжении, да и возвращаться в ночлежку особо не тянуло. Я прилегла отдохнуть, но с уходом Ника меня одолела тоска. Ближе к вечеру захотелось есть. Пришлось собираться и идти. Из магазинчика грамзаписей доносилась музыка, двери гостеприимно распахнулись для участников сеансов. По дороге мне попался ясновидец-попрошайка, с ног до головы замотанный в грязные одеяла. Наверное, гадатель или прорицатель – с приближением зимы эти бедолаги зачастую оказывались на улице в поисках куска хлеба.

Живы ли родители Лисс? Чем занимаются? Мерзнут под открытым небом, предлагая прохожим раскинуть карты, или после исчезновения дочери вернулись на Северо-Шотландское нагорье? Впрочем, не важно. Они так и не узнают, что с ней сталось, не смогут наказать убийцу, Гомейсу Саргаса. Наверняка он сейчас в архонте, готовит страшную месть мятежникам.

Мне вдруг вспомнились его слова:

«Вот каким нам видится ваш мир, Пейдж Махоуни. Рой мотыльков, обреченных на гибель».

Так странно было вновь очутиться в I-5, в финансовом центре Сайена, где прошла моя юность. До знакомства с Джексоном Холлом я коротала время в зеленых оазисах, чудом уцелевших среди небоскребов, стараясь не поддаваться позывам своего дара. Отец не возражал против моих отлучек, а с появлением мобильников и вовсе предоставил мне полную свободу действий.

Слева на перекрестке в тумане обозначилась кофейня. Завидев неоновую вывеску, я застыла как вкопанная. «Боббин-кафе». Мой отец – человек привычки. Всякий раз после работы он шел пить кофе, и обязательно – в «Боббин-кафе». Помню, в детстве сама ходила с ним туда пару раз.

Ладно, рискну. Конечно, разговора на людях не получится, но хотя бы удостоверюсь, что отец жив-здоров. После всего, что мне довелось увидеть и узнать о мире, так хочется взглянуть на родное лицо. Лицо моего отца, которого я всегда любила, но никогда не понимала.

В кафе, по обыкновению, толпился народ, витал чарующий аромат кофе. Несколько посетителей покосились на меня – по-видимому, учуяли красную ауру, – но никто не насторожился. Ясновидцы с Граб-стрит вообще считали себя выше условностей Синдиката. Худенькая избитая девушка не представляет угрозы, будь она хоть трижды прыгун. И все-таки, устроившись в самом темном углу за ширмой, я по-прежнему чувствовала себя голой. Не стоило мне выходить. Сидела бы спокойно в четырех стенах за надежно запертой дверью.

Убедившись, что мое инкогнито не раскрыто, я пересчитала деньги, оставленные Ником, и заказала дешевый суп, старательно имитируя английский акцент в разговоре с официантом. Когда принесли густую массу из перловки и гороха, налитую в полую булку, я с удовольствием принялась за еду, наслаждаясь каждым кусочком.

Ни у кого из посетителей не было датапэда, но читали практически все: викторианские рукописи, манускрипты, страшилки. За соседним столиком библиомант, прикрываясь газетой, перелистывал потертое издание первого сборника стихов Дидьена Вэя «Любовь с первого взгляда, или Ясновидца отрада», якобы анонимного. По крайней мере, сам Дидьен считал его анонимным. Остальные же прекрасно знали, кто автор, поскольку всех муз он называл в честь усопшей супруги. Джекс истомился в ожидании, когда же Дидьен наконец возьмется за эротическую прозу.

Улыбка слетела у меня с лица, едва над дверью звякнул колокольчик. До боли знакомый лабиринт заставил меня разом забыть о книге.

Повесив сложенный зонт на вешалку у стойки, вновь вошедший сбил грязь с сапог и двинулся мимо меня к прилавку.

За последние полгода отец изрядно поседел, морщин прибавилось, но шрамов, выдающих жертву пыточной камеры, не было. У меня отлегло от сердца.

Ясновидящая бариста повернулась к отцу:

– Что будете заказывать?

– Черный кофе, – практически без акцента проговорил он. – И стакан воды.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не выдать себя.

Отец занял столик у окна, оказавшись ко мне в профиль. Сквозь мозаичные стекла ширмы я вдруг с ужасом заметила у него на шее лиловый рубчик, смахивающий на порез от бритья. Моя рука машинально метнулась к позвоночнику, где красовалась точно такая же отметина – живое напоминание о ночи ареста, когда меня подстрелили «флюидом».

Дверь снова распахнулась. В кофейню вошла невидица и решительным шагом направилась к столику отца, на ходу снимая пальто. Незнакомка была невысокая и коренастая, с оливковой кожей и светлыми глазами; черные как смоль волосы заплетены в косу. Усевшись напротив отца, брюнетка сплела пальцы, унизанные десятком серебряных колец тонкой работы.

Во мне нарастала тревога. Вот брюнетка покачала головой. Отец резко сник и закрыл лицо ладонью, его плечи предательски задрожали. Женщина успокаивающим жестом накрыла его другую руку, сжатую в кулак.

В горле у меня вдруг встал тугой комок, и я поспешно склонилась над супом. Музыкальный автомат, проглотив монетку, заиграл «The Java Jive». Поддерживаемый подругой, отец встал, и вскоре оба они растворились во мраке улицы.

– О чем задумалась, голубушка? – раздалось над ухом.

Вздрогнув, я не сразу узнала спеца по психам.

– Альфред, ты?

– Он самый, старый дурак. Все подкатывает к юным дамам в кафе, ничему жизнь не учит. – Он с любопытством всматривался в мое лицо. – Вид у тебя слишком мрачный для субботнего вечера. Судя по моему опыту, недолили кофе.