Я внимательно посмотрел в лицо Уиллоу.

– Вы ведь не разыгрываете меня, верно?

– Надеюсь, нет.

Перед глазами у меня возникла типичная картина места преступления: все задействованные в этом предметы аккуратно разложены по пакетам, снабжены ярлыками и заперты в комнате вещественных доказательств.

– Но таких предметов не может быть много, – сказал я.

Уиллоу криво улыбнулся.

– Что делает их еще более ценными.

– И откуда же они появляются?

– Когда суд заканчивается, вещественные доказательства переходят в кладовую. Тут вмешиваются деньги, и предметы уплывают.

Взглянув на свои часы, я понял-, что пробыл здесь уже два часа, и еще час мне понадобится, чтобы вернуться в Мобил. Я встал, поблагодарил за гостеприимство, размял затекшие колени и направился к выходу. Уиллоу следовал за мной по пятам до самой машины. Он пристально смотрел на меня через открытую дверь, ожидая каких-либо слов от меня. Я решил сказать правду.

– Я, собственно, не знаю, как закончить этот разговор, мистер Уиллоу. Он был интересным.

Он нахмурился.

– «Интересный» говорят про людей, когда не хотят назвать их ненормальными.

Я завел двигатель.

– Поверьте, я не недооцениваю ничего из того, что вы мне рассказали. Все, что я мог сегодня делать, это слушать. Вы ведь были детективом, что бы вы делали на моем месте?

– Оставлял бы мозги открытыми, – ответил он, захлопывая мою дверь.

Я остановился на подъездной аллее Уиллоу перед выездом на шоссе, чтобы позвонить в участок. Никаких новостей относительно нашей Джейн Доу не поступало. Гарри не удалось что-либо выяснить в больших свечных магазинах, что и неудивительно, поскольку, как он сам добавил, «каждая четвертая лавка в мире торгует этими хреновыми штуками».

Я свернул от Форт-Морган-хайвей на запад и подъехал к парому, идеально рассчитав время: едва я успел заехать на борт, как рампа поднялась. Паром плыл от Форт-Моргана к острову Дофин, пересекая место знаменитой битвы в бухте Мобил. Кажется, что под морскими волнами до сих пор витают призраки того ожесточенного столкновения, и я, всякий раз оказываясь здесь, не могу унять возникающую дрожь, каким бы жарким ни выдался день.

С пересечением этой бухты у меня связана и собственная история. Три года назад, спустя много времени после того, как Джереми охотничьим ножом убил нашего отца, я нашел этот нож в подвале нашего дома. Я спрятал его у себя под рубашкой и поплыл на пароме через бухту. На середине пути я выбросил нож в воду, рассудив, что под этими волнами скрывается уже столько жертв, что еще одно небольшое напоминание о человеческом злодеянии здесь просто не будет замечено. С этого момента я почувствовал себя значительно лучше, как-то чище.

В своих снах я выбрасывал этот нож сотни раз.

Поскольку паром швартовался на расстоянии менее мили от моего дома, я решил сперва поесть, прежде чем пересказать Гарри эту странную историю про Марсдена Гекскампа. Повернув за угол к своему крыльцу, я увидел на подъездной дорожке белый автомобиль, не поддающийся классификации. За столиком для пикника сидела Эйва и задумчиво смотрела в синюю даль залива.

Вот это сюрприз.

Когда она повернулась на звук моих колес по ракушкам дорожки, в глазах ее мелькнул испуг. Сердце мое оборвалось: было очевидно, что не так уже она не рада меня видеть. Она нерешительно помахала мне, что только подтвердило мои догадки. Я вылез из машины и подошел к дому.

– А я думал, ты в Форт-Уэйне, – сказал я.

– Я прилетела завершить некоторые юридические формальности. Я сдаю здесь свой дом, пока… пока не решу, что с ним делать. В Форт-Уэйне я снимаю небольшой домик. Тебе бы он понравился, Карсон. Он маленький, но в нем много окон, очень светлый. Он находится рядом с местом, которое называется Приозерный парк…

Эйва пыталась говорить бодро и в быстром темпе. Я сосредоточенно смотрел в сторону.

– Ты не захотела сообщить мне, что будешь в городе? Она закрыла глаза.

– Не в этот раз, когда мы…

– Когда мы – что? Разрываем отношения? Расстаемся на время? Что мы делаем? Расскажи мне.

Глаза ее стали влажными. По щеке сбежала слеза. Мне хотелось протянуть руку и стереть ее, почувствовать тепло ее лица, ее волос. Ни к одной женщине я ничего подобного еще не испытывал. И все же где-то глубоко внутри меня утвердилось чувство, что меня предали, и прежде всего потому, что она держала меня на дистанции, когда принимала решения, которые я считал нашими общими, а не только ее.

– Я не могу понять, в чем тут смысл, Эйва.

– Возможно, его здесь и нет. Пока.

– Я знаю, что перед глазами у тебя всплывают жуткие картины. Но они постепенно поблекнут и вообще исчезнут. Просто на это нужно время.

– Ничего не блекнет, Карсон. Только делается еще ярче. И это вселяет в меня ужас.

– Безумие остановлено, а значит, и твое участие в нем. Судьба выбрала тебя, и ты не можешь ее изменить. И не важно, как быстро или как далеко ты… – Я спохватился, но с опозданием.

– Ты ведь хотел сказать убежишь, верно? Не важно, как быстро или как далеко я убегу?

– Это не имеет значения.

– Да нет, имеет.

Я сунул руки в карманы, глядя на то, как набегают и откатываются волны.

– Не важно.

– Не надо меня опекать. Скажи мне правду. – В голосе ее послышалась нотка раздражения. Но, если она хочет правду…

– Сегодня здесь, завтра уехала. По-моему, это называется бегством.

– Звучит как-то бездушно, Карсон.

Я почувствовал, как внутри меня закипает злость.

– Бездушно было сказать мне, что ты уезжаешь потому что ты так уже решила. Бездушно было вычеркнуть меня из жизни. Бездушно было приезжать сюда тогда, когда ты твердо знала, что меня здесь быть не должно.

Накопившееся за три дня крушения надежд срывалось с моих губ так быстро, что я опомнился, только когда договорил.

– Так все-таки, что же было между тобой и мной, Эйва? Удобный и приятный небольшой междусобойчик? Десятимесячное регулярное траханье средь бела дня? Я что, иначе выгляжу теперь, когда ты оторвалась от бутылки? Хай, я Карсон Райдер. Я хотел познакомить вас со своей подружкой, Эйвой Даванэлле, но она внезапно протрезвела и смылась.

Я хотел спровоцировать в ней вспышку глубинной ярости, вулканический взрыв эмоций, способный привести к моменту понимания и объяснения. Но вместо этого Эйва тихо смотрела на воду. Глаза ее были зеленее влажных изумрудов.

– Я уезжаю, – сказала она. Ее дрожащие руки потянулись ко мне. Они просили понимания, утешения или просто хотели обнять.

Мои же по-прежнему находились в карманах, а сам я повернулся к морю, словно в его волнах было что-то более важное. Она заплакала, и я услышал затихающий шорох ее шагов, затем звук захлопнувшейся двери автомобиля. Я повернулся, когда она отъехала уже далеко и продолжала удаляться.