в квартире Этингера, докладывал в ЦК и Сталину содержание разговоров, которые велись в квартире, принимал участие в допросах Я.Г.Этингера, подписал ордер на арест Я.Я.Этингера.

В своих показаниях Абакумов напоминал, что именно МГБ 15 апреля 1950 г. просило у ЦК ВКП(б) разрешение на арест Этингера. Санкцию на арест тогда вновь не получили. «Такие аресты, как аресты ученых, — писал в свое оправдание Абакумов, — всегда являлись важными и к ним по указанию ЦК ВКП(б) мы подходили всегда с особой тщательностью».

16 ноября 1950 г. Абакумов вновь направил записку, на этот раз — Сталину, в Сочи, с просьбой ждать разрешение на арест Этингера. Эта записка была у Поскрёбышева, затем попала Булганину. Тот запросил Абакумова, «как быть?», и «я, — писал опальный министр госбезопасности, — ему ответил, что Этингер большая сволочь и его следует арестовать, после чего тов. Булганин дал согласие на арест». Обратите внимание, разрешение на арест Этингера дал Булганин, наш незаметный маршал.

Во время допросов Этингера, проходивших с участием самого Абакумова, министр требовал от подследственного признаться, «как он залечил Щербакова». Этингер же пытался объяснить, что Щербаков был тяжко болен, сообщал всякие непонятные и раздражавшие Абакумова медицинские сведения, из которых, однако, следовало, что врачем, лечившим Щербакова, был не Этингер, а Виноградов (Этингер был только консультантом), а называя Виноградова, он ничего отрицательного о нем не показал». Абакумов отвел все обвинения в том, что по его приказу арестованного перевели в холодную камеру, что стало, якобы, причиной его смерти. Содержание заключенного определял сам следователь, которым был Рюмин, «и умер Этингер, придя с допроса от тов. Рюмина».

По поводу Этингера Абакумов отвечал так: «Руководство 2-го управления доложило мне, что Этингер является враждебно настроенным. Я поручил подготовить записку в ЦК. В записке были изложены данные, которые убедительно доказывали, что Этингер — большая сволочь. Это было в первой половине 1950 г., месяца не помню. Но санкции на арест мы не получили… А после того как сверху спустили санкцию, я попросил доставить Этингера ко мне, так как знал, что он активный еврейский националист, резко антисоветски настроенный человек. «Говорите правду, не кривите душой», — предложил я Этингеру. На поставленные мною вопросы он сразу же ответил, что его арестовали напрасно, что евреев у нас притесняют. Когда я стал нажимать на него, Этингер сказал, что он честный человек, лечил ответственных людей. Назвал фамилию Селивановского, моего заместителя, а затем Щербакова. Тогда я заявил, что ему придется рассказать, как он залечил Щербакова. Тут он стал обстоятельно доказывать, что Щербаков был очень больным, обреченным человеком… В процессе допроса я понял, что ничего, совершенно ничего, связанного с террором, здесь нет. А дальше мне докладывали, что чего-то нового, заслуживающего внимания, Этингер не дает.

Правды ради, замечу, что на следствии сотрудник МГБ Лихачев признался, что будто бы перед смертью профессор Этингер действительно признался ему в злодейском умерщвлении Щербакова. Думаю, что это признание было выбито следователями, так как Щербаков не был умерщвлен, а тем более злодейски (см. ниже).

Дело Этингера вел Рюмин, нередко применяя изощренные методы следствия. Существует версия, что будто бы в результате одного из таких допросов Рюмина Этингер скоропостижно скончался и испугавшийся последствий Рюмин накатал телегу на Абакумова. (Напомню — на самом деле, он написал он свой донос после того, как стало ясно, что его накажут за смерть профессора Этингера). Однако из-за бардака, который развел в МГБ Абакумов (см. ниже), нельзя исключить и такую версию — Этингера посадили якобы за нарушение тюремного режима в карцер. В этом помещении человек мог находиться максимум 5–6 часов. Врача же в карцере «по халатности забыли» на сутки и, когда «вспомнили», он был уже мертв.

Чрезвычайно опасным стало обвинение Абакумова, что он, зная об аресте участников «еврейской антисоветской молодежной организации», зная о их показаниях о «террористических планах против руководства партии и государства», не настоял о включении этих показаний в протоколы допроса. Абакумов говорил, что «если мы набьем тюрьмы школьниками, то, кроме презрения, ничего не заслужим». Для Абакумова, как профессионала, главное было убедиться на основании анализа логики поведения при совершении преступления, что перед ним враг. Если логики не просматривалось, как в случае поведения врача Этингера или националистическими еврейскими сосунками — националистической еврейской молодежью, то он считал, что нечего тратить время. МГБ получило данные о создании группкой еврейской молодежи антисоветской организации «СДР», постановившей убить Маленкова за антисемитизм. Но Абакумов запретил ее трогать! Столяров пишет: «Слуцкий, Гуревич и остальные члены группы «СДР», объяснил Абакумов, являлись учащимися 9-10 классов или же студентами-первокурсниками, им было по 15–17 лет, они в основном дети репрессированных, способные только на болтовню. Однажды кто-то кому-то сказал, что хорошо бы убить Маленкова, раз он такой ярый антисемит, вот и все. Серьезных террористических намерений у них не было и не могло быть».

Абакумова обвинили в том, что он прозевал «сионистский заговор». Следствие по делу ЕАК велось при Абакумове. Но дело продвигалось очень медленно. Абакумов, видимо, понял, что дело ЕАК шито белыми нитками и хотел ограничиться небольшими наказаниями. Например, после первой и единственной встречи Абакумов потерял интерес к академику Штерн и отдал дело на «конвейер».

Как видим, никакой реальной вины Абакумова в смерти профессора Этингера нет. Однако бонапартистские устремления Абакумова нервировали вождей. Наконец, Абакумов увлекся расследованием Трофейного дела из которого вышло Лениградаское дело.

Наверное, главным обвинением Абакумова было обвинение в собирании компромата на лидеров СССР. МГБ, руководимое В.С.Абакумовым, выполняло наиболее важные поручения Сталина по политическому контролю над высшими должностными лицами страны. МГБ провело расследование «дела авиаторов», руками сотрудников этого ведомства подготавливалась расправа над Г.К.Жуковым, собирался компромат на Маленкова, других партийных и государственных деятелей. МГБ осуществляло совместно с ЦК КПСС и КПК при ЦК КПСС следствие над обвиненными по «ленинградскому делу».

9 сентября 195О г., менее чем за год до начала «дела Абакумова», было принято Постановление Политбюро п77/310, по которому в структуре МГБ создавалось Бюро 2: которому поручалось: как гласил этот документ: «выполнять специальные задания внутри Советского Союза по пресечению особыми способами вражеской деятельности: проводимой отдельными лицами». Функции этого отдела были исключительно широки: это «наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам», а «также пресечение преступной деятельности» путем «компрометации, секретного изъятия, физического воздействия и устранения». Агентуру для этого Бюро подбирали шоферов такси, парикмахеров, служащих и врачей поликлиник, официантов. Вместе с тем, тщательный, глубоко засекреченный механизм слежки распространялся и на высшее руководство страны. Абакумов становился, таким образом, опасным для многих участником борьбы за власть.

По свидетельству