Во-вторых, Стася, на которую он был ужасно зол. Наверное, даже ненавидел, хоть и скучал. А хуже всего было то, что он понимал, что сам довел до этого ситуацию. Ведь рано или поздно вся правда всплыла бы, просто Стася подтолкнула его. Он должен был давно все рассказать маме. И от этого он бесился ещё сильнее. Кто захочет чувствовать себя виноватым?

А ещё бесило, что он оказался слабаком, который не умеет справляться с собственными проблемами без помощи алкоголя. И не хотел прощать ни себя, ни Стасю. Ведь так было намного легче. И сам удивлялся, когда это он искал лёгкое пути.

Открыл глаза с трудом. Так уже начиналось седьмое утро. И с каждым разом похмелье проходило все тяжелее и тяжелее.

— Я где? И почему раздетый?

— У меня, — подала голос Эль, сидя за столом перед ноутбуком. — Если что, это Проша тебя раздевал, хотя я-то лучше знаю, как снимать с тебя одежду.

— Надеюсь, он не дома. Не хотелось бы, чтобы он свернул мне нею от того, что ты решила поностальгировать.

— Еще один такой вечер и я тебе сама шею сверну. Ты где свои яйца потерял, Макс? — Нелли повернулась к нему, пока он полутрупом валялся на диване.

— Вроде на месте, — заглянул он в трусы, оттянув резинку.

— А такое ощущение, будто нет. Ты долго будешь себя жалеть? Между прочим, я девушка, и меня бесит, когда мужчина больше недели ноет о несправедливости жизни. Весь свой дружеский долг за это время я даже перевыполнила, — нет, она не злилась, просто пыталась вправить ему мозги, на сколько это было возможно.

— Вы все бабы такие занудные? — насупил в болезненном похмелье темные брови Макс.

— Извини, если желание вытащить тебя из задницы звучит, как занудство, — обиделась Нелли.

— Ладно, не дуйся! Я сегодня поеду мириться с мамой, — поднялся он, наконец.

— А со Стасей, я так понимаю, все?

— А ничего и не было, чтобы заканчивать, — пробурчал, а потом перевел взгляд на экран ноутбука. Эль как раз занималась обработкой фотографий Золотаревой.

Растормошить эту девочку оказалось тяжелее, чем предполагалось. Но зато сколько в ней было чувственности и страсти, как камера её любила. У неё было очень фотогеничное лицо и невероятное тело. И если их фотосессия началась с того, что девушка скрестив ноги, сидела зажатая в своей тысяче одежек, то сейчас на мониторе мелькали как раз ее последние фото. Она была почти обнажена и кайфовала от процесса. Это было видно даже по всем её позам, по расслабленной фигуре, по страсти, которая шла прямо от фотографий. И эта самая страсть была смешана с невероятной нежностью. А Эль никак не могла налюбоваться своей работой и этой девчонкой.

— Хочу под ретро сделать. Как тебе? — проследила она за взглядом друга.

— Мне довелось один раз видеть её такой, — произнес он, вспомнив тот вечер, когда они…Нет, он похоронил все воспоминания о Стасе и эксгумацию проводить не собирается. Это будет глупо.

— Ты представляешь, сколько в ней нераскрытого потенциала. Она живёт с этим даже не подозревая. И ведь кого-то она осчастливит.

Он промолчал. Слишком уж явно Эль делала рекламу Золотаревой. Спелись, значит. А он тут как дурак ей душу изливал, что гадюку на груди приобрел. Но, кажется, его подруга была влюблена в Стасю.

В больницу он приехал как раз во время. Доктор сообщил, что возможно, сегодня Киру Андреевну выпишут. Через час придут её анализы, и потом он сделает уже заключение.

— К ней можно?

— Конечно! Только она в сквере гуляет. У нее посетитель, — сообщил врач. — Только не долго. Холодает.

На улице действительно сильно похолодало. Кира Андреевна утеплилась пуховым осенним пальто и шалью, которая укрывала ее подрагивающие плечи. Сначала Максу показалось, что она рыдает. Но нет, женщина смеялась. Заливисто так. А рядом, держа ее под руку, вышагивала Стася. Она тоже смеялась, рассказывая что-то жутко интересное.

— Господи, нельзя же так! Я же от смеха лопну!

— Ну, вот! Все говорят, что смех жизнь продлевает, а вы лопаться собрались.

Заметив Максима обе замолчали и даже остановились.

— Я, наверное, лучше пойду! — заявила девушка. — Обязательно загляну к Вам послезавтра.

— Надеюсь, в это время я уже буду дома.

— Я тоже надеюсь, что мы уже с Вами будем чаевничать на кухне, — они обнялись, как старые подруги, а потом Стася быстро зашагал, чтобы не находится в одном обществе с молодым человеком.

— А она что здесь делала? — казалось, у него даже глаз задёргался.

— Навещала, в отличие от некоторых. Почти каждый день приезжает.

— Это потому что чувствует свою вину.

— Даже если и так. Ты как бы тоже должен чувствовать себя виноватым, но ты за неделю ни разу не приехал, — осуждала. Макс знал, что очень виноват перед ней.

— Ты сама меня выгнала.

— Ну, да! А ты и рад стараться. Хорош сын, ничего не скажешь. Знаешь, мне стыдно, что не разглядела какой ты. Все вокруг знали и только я была в неведении. Расхваливала, как последняя дура, а они, наверное, смеялись за моей спиной.

— Я пытался тебя оградить от всего негатива.

— Называй это как хочешь, но ты не прав. И рано или поздно я бы все равно узнала.

— Если бы не Золотарёва… — снова злился Макс.

— Если бы не ты, Максим. Настя просто открыла вентиль, а все, что оттуда полилось, было уже твоим. Поэтому не вздумай ее обвинять. Если я не считаю ее виноватой, то ты и подавно должен молчать. Она не в ответе за тебя. Хотя я удивляюсь, почему ты нравишься таким замечательным девочкам. Даже Нелли у меня была два раза. А я считала её не достойной моему замечательному сыночку. Пришлось извиняться.

— Мам, правда, прости. Я глупый. Наверное, ещё не дорос до мудрости.

— Я-то прощу. Как ни крути, а ты мой единственный сын. Но ты ведь понимаешь, что теперь многое изменилось?

— Понимаю, — молодой человек понурил виновато голову.

Ему было велено ждать вердикта врача, когда Кира Андреевна была отправлена в палату. И он не ожидал на широком крыльце здания увидеть фигурку Стаси. Она стояла, уставившись в дисплей телефона, пока ждала такси. А оно как на зло все не ехало.

— Зачем ты это сделала? — щёлкнула зажигалка и потянуло едким дымом. Девушка не оборачивалась. Но несмотря на то, что почувствовала сразу его присутствие, вздрогнула от неожиданности вопроса. Или от того, как прозвучал его голос.

— Не хотела я вот так в лоб выдавать тайны, которые меня не касались, — начала она. Она и так себе столько раз задавала этот вопрос и даже придумала целую петицию о том почему. Но вдруг поняла, какими жалкими были её оправдания.

— Но ты это сделала.

— Прости. Я правда, очень сожалею. Но все должно было быть не так, Макс. И я не буду сейчас перед тобой оправдываться. Я виновата, я это признаю, но исправить я ничего уже не смогу. Твое право относиться ко мне с таким презрением, но главный пострадавший это твоя мама. Перед ней я не устану извиняться. Но она меня давно простила. Вопрос, смогу ли я сама это сделать.