Когда я упаковывал саквояж, готовясь ехать ночным поездом, задавался вопросами, как революция изменила деревню и какой прием меня ожидает. Когда же ранним утром я спустился с подножки спального вагона, все мои сомнения улетучились: улыбающийся парнишка, встретивший меня на станции, лошади, экипаж — все было, как прежде.

Наше поместье находилось километрах в семидесяти от ближайшей железнодорожной станции, и поездка в экипаже занимала значительную часть дня. После долгого пути по сосновому лесу, наполненному шорохами, открылась песчаная дорога и вдали показался гостеприимный дом с двухэтажными флигелями и длинным рядом белых колонн. Он стоял посреди парка на высоком холме, выходящем к реке, широкой и глубокой. Единственными средствами для переправы на другой берег служили лодки, а также огромный деревянный паром, способный перевезти шесть лошадей и два экипажа. Паром приводился в движение с помощью шестов, которыми отталкивались от дна реки. Чтобы преодолеть течение, требовалось не менее пяти человек.

Когда я прибыл под вечер к берегу, меня уже поджидала большая группа пожилых крестьян из деревни, чтобы помочь перебраться через реку. По обычаю, мы обменялись рукопожатиями, и я расспросил их о семьях и урожае. По достижении противоположного берега встретивший меня парень занялся лошадьми, я же направился с крестьянами к дому, где уже был накрыт обеденный стол. Во время еды старики расселись вдоль стен столовой и стали задавать мне бесчисленные вопросы. Их интересовало будущее революции, то, каким образом и когда закончится война. Они не понимали, являются ли происходящие перемены благом или злом. Утром следующего дня я в свою очередь отправился в деревню, где остановился поговорить с группой женщин и девочек. Началась привычная для меня дачная жизнь.

Через несколько дней ко мне присоединились сестры Ирина и Вера. Затем приехали три родственницы, проводившие с нами лето, школьные подруги Ирины, а также Игорь, мой однокурсник. Дом наполнился молодежью. У нас было много комнат, еды, молока и спиртных напитков домашнего приготовления. На землях поместья рос строевой лес. Зимой заготовляли бревна и сплавляли по реке ранней весной. Летние работы не отличались напряженностью, и нанятые работники в помощи не нуждались, но мы включались в работы, когда наступал сезон жатвы или когда возникала необходимость скирдовать сено. Однако большую часть времени мы отдыхали в свое удовольствие: занимались верховой ездой или совершали продолжительные утренние прогулки по лесу, плавали, днем ходили в деревни, по вечерам играли в бридж или читали книги при свете свечей и керосиновых ламп. На многие мили вокруг не было других поместий, и крестьяне не упускали возможности пообщаться с нами с пользой для себя.

Когда надо было крестить детей, меня и Ирину приглашали поддержать крестины, а наше присутствие рассматривалось чуть ли не как ритуал, как присутствие священника. Праздновались многочисленные свадьбы, Игорь и я выступали на них шаферами. Ближайшая церковь находилась в 5 милях, и мы ехали туда с белыми лентами через плечо в составе длинной процессии двуколок. На сбруях лошадей, тащивших двуколки, позвякивали колокольчики. После церковной церемонии мы возвращались в дом невесты на традиционное свадебное застолье. Гостям не предлагали отдельные тарелки, мы ели вкусную еду из больших плоских блюд, которые выставляли через определенные промежутки времени. Гости тянулись к блюдам деревянными ложками. Вместо салфеток на коленях гостей вокруг всего стола расстилали длинное полотенце с прекрасной вышивкой.

Каждую неделю в деревне устраивали танцы, крестьянские девушки, смущенно хихикающие, специально приходили пригласить нас с Игорем на эти вечера. Танцевали прямо на деревенской улице под аккордеон. Мы прыгали, кружили своих партнерш, до тех пор пока мышцы не начинали неметь. Игорь и я шептали девушкам на ухо не слишком изысканные комплименты, и в целом весело проводили время.

Жизнь текла спокойно и вольно, казалось, мы снова обрели твердую почву под ногами. Газеты и письма с удручающими новостями доносили до нас отдаленный гул революции, но на природе воздух был так свеж, вода так чиста и солнечный свет так ярок, что мы забыли о тревогах и насилии, захлестнувших страну.

После того как прошли десять недель умиротворенной жизни, пакет с официальной печатью вернул нас в мир сомнений и дурных предчувствий. В августе мы с Игорем получили приказ явиться в училище, где нас ожидали назначения в плавание. Перспектива снова увидеть корабли и море нас порадовала, не хотелось только отрываться от привычной жизни и погружаться в водоворот неопределенности. Тем не менее на следующий день мы попрощались с родными, сели верхом на своих лошадей и отправились в продолжительное путешествие.

Возвратившись в город после двухмесячного отсутствия, я смотрел на Петроград глазами постороннего. Впечатление было безрадостным и мрачным. В морозные мартовские дни Петроград выглядел шумным, необузданным, румяным парнем, полным сил и эгоистических надежд. Знойным, душным августом Петроград казался истасканным, преждевременно состарившимся человеком неопределенного возраста, с мешками под глазами и душой, из которой подозрения и страхи выхолостили отвагу и решимость. Чужими выглядели неопрятные здания, грязные тротуары, лица людей на улицах.

Обескураживало больше всего то, что происходившее в Петрограде выражало состояние всей страны. В последние годы старого режима Россия начала скольжение по наклонной плоскости. Мартовская революция высвободила силы, повлекшие страну дальше вниз. Она вступила в последнюю стадию падения.

Заключительный этап распада пришелся на период между маем и октябрем 1917 года. В это время главным актером на политической сцене был Керенский. Как государственный деятель и лидер страны он был слишком ничтожен, чтобы влиять на ход событий. Сложившимся за рубежом мнением о значимости своей персоны он обязан рекламе. Представители союзнических правительств и пресса связывали с ним последнюю надежду на спасение России. Чтобы подбодрить себя, они представляли Керенского сильным, энергичным, умным патриотом, способным повернуть вспять неблагоприятное течение событий и превратить Россию в надежного военного союзника.

Однако образованные люди России не обманывались. В начале марта рассказывали о первом дне пребывания Керенского на посту министра юстиции. Говорили, что по прибытии он начал с подчеркнуто торжественных обменов рукопожатиями, запанибратски вел себя с курьерами и ходатаями. За этим последовало шоу с выговорами главам различных департаментов в присутствии подчиненных и случайных свидетелей. Эта история, правдивая или вымышленная, получила широкое распространение, потому что совпадала с представлением о Керенском русских патриотов. С самого начала они сомневались в его честности, мужестве и способности изменить к лучшему обстановку.

Их уверенность в том, что Керенский был человеком невысокого калибра, нашла подтверждение в последующих событиях. Но важные посты, на которые его вознесла революция, позволили ему оставить свой след в истории страны, а рассказ о России накануне триумфа большевизма — это рассказ об эволюции режима правления Керенского.