кресле, застеленном мягким пледом; кресло было одним из немногих украшений гостевой каюты.

Геннадий открыл дверь каюты, увидел, что водолаз не спит: готовно поднял голову и обрадованно заулыбался, — когда щенок улыбался, у него обнажались нижние зубы, морда преображалась, делалась необыкновенно дружелюбной, такой, что хотелось достать из холодильника кусок колбасы и дать ему… А потом вместе выпить за дружбу.

Жаль, Геннадий перестал выпивать.

— Ну что, дружочек, проснулся? — поинтересовался он на всякий случай и подмигнул водолазу. — Сегодня мы будем есть консервированные голландские сосиски, — распахнул дверь холодильника.

Каюта у Москалева была такая, что тут можно было кататься на карете, запряженной тройкой лошадей (хотя и меньше, чем у капитана), и холодильник здесь стоял соответственный, — при надобности в него запросто помещалась половина коровьей туши.

Большой банкой голландских сосисок, если к ним добавить макароны или картошку, можно было легко накормить целую вахту, человек восемь, но водолаз без натуги расправлялся с банкой один, от картошки с макаронами, естественно, отказывался (да их ему и не предлагали), — и Геннадий хвалил его:

— Молодец!

Водолаз в ответ только облизывался. Он понимал, что Геннадий не его хозяин, хозяин будет другой, но тем не менее к Москалеву относился с уважением. Как всякий четвероногий, он умел видеть в "венцах природы" нечто такое, чего не видели они сами, и лучше, чем кто бы то ни было, умел отличать сильного от слабого, умного от дурака, родовитого от безродного и вообще своего человека от чужого.

Геннадий еще раз подмигнул водолазу. Водолаз в долгу не остался, взял да подмигнул Москалеву в ответ. Тот, малость опешив, почесал пальцем затылок: а щенок-то непростой. Его наверняка можно обучить не только ответному подмигиванию, но и игре на фортепьяно, и работе на компьютере, и кулинарным тонкостям — будет тогда на кухне жарить бифштексы своему владельцу.

После того как водолаз одолел тарелку консервированных сосисок, Геннадий поинтересовался:

— Ну чего — наелся?

Пес опустился на задницу и приложил лапу к туго набитому брюху. Тут Геннадий чуть сам не опустился в кресло. Удивленно покачал головой: такого пса жаль оставлять на чужбине, его неплохо бы вернуть во Владивосток и там пристроить на службу в Дальневосточное отделение Российской академии наук… Вернуть? Но как? Да и кто позволит?

В Чили этот водолаз станет национальным достоянием и будет вместе с Пиночетом принимать парады, стоя на трибуне.

Геннадий погладил щенка по голове: вот такие-то дела печальные… Деньги, которые ему выдали, чтобы водолаз был сыт, пьян и доволен жизнью, заканчивались, придется тратить свои.

А своих денег у Геннадия Москалева еще не было — не заработал.

14

Утром следующего дня на палубу приземлилось целое стадо летучих рыб — крупных, с плотными сытыми телами, пучеглазых, с раскидистыми плавниками, очень похожих на откормленных селедок — хоть сейчас отправляй в бочку с рассолом…

Естественно, все стадо пошло на жарево — команда Москалева потом долго пальчики облизывала: вкусное получилось блюдо. Сам Геннадий тоже отведал с удовольствием и тоже пальчики облизал, после чего подумал — а не угостить ли рыбным жаревом младшего брата, будущего национального героя Чили?

Мысль была хорошая.

В следующий раз он снял со сковороды двух рыбин посолиднее, поувесистее, кинул на тарелку — пусть остынут. Горячую еду собакам давать нельзя, от горячего у них слабеет нюх, портится не только обоняние, но и осязание, деревенеют нервные окончания и что-то еще, они обжигаются, в результате превращаются в поросят, либо в каких-нибудь енотов, старых котов — любителей поспать на печке или обычных захребетников, не отличающих мышей от ворон.

Остывшую рыбу Геннадий отнес своему постояльцу. Тот проглотил ее мгновенно и, облизнувшись, просяще глянул в глаза кормильцу: а еще?

— Это дело! — одобрительно наклонил голову Москалев. — Мы не пропадем и без долларов. Летучей рыбы нам хватит до самого Сантьяго. Так что "еще", которое ты просишь, будет позже.

15

Помимо команды Москалева на рефрижераторе плыла еще одна команда — горняков, но обе команды почти не видели друг друга. И не потому, что между ними пробежали кошка или заяц, удирающий от охотника, а просто условия и ритмы жизни были разные… И заботы разные.

Геннадий как-то спустился в трюм проверить свое имущество — не промокло ли? Конечно, вряд ли промокло, потому что все штормы они обходили стороной, либо пережидали в тихих местах, трепать их не трепало, но тем не менее за вверенным имуществом надо было смотреть: ведь за него он расписался в хозяйственной ведомости…

У горняков добра было в полтора десятка раз больше: буровые установки, трубы, приборы для поиска воды, золота, нефти, сильные самосвалы белорусского производства, обычные машины, на которых можно было возить картошку и дрова… И команда у горняков была больше, чем в москалевском "Юниверсал фишинге". Геннадий даже позавидовал горнякам: с такой техникой можно не только золото найти, но и дорогие, очень дорогие металлы, которые вообще не указаны в таблице Менделеева: великий ученый не успел докопаться до них. А вообще на такие открытия одной жизни, как правило, не хватает, по законам неба нужно несколько жизней, как минимум, три-четыре…

Гора имущества и вообще всякого добра, сваленная в трюме, стоила денег огромных, и деньги эти уезжали из России. Хоть и не было до них дела Москалеву, а становилось жалко, очень жалко — ведь все это могло пригодиться и дома, в Приморском крае.

Но сильные мира сего рассуждали иначе, в том числе и их губернатор, которому все это принадлежало.

Внутри возникло что-то щемящее, горькое, готовое мгновенно вызвать обиду, либо что-то еще, способное размягчить и организм, и душу. Дай бог, чтобы богатство это, отработав в Чили, вернулось домой, хотя бы частично, в любом виде, и поработало дома… Не то ведь там, в Приморье, осталась дыра. А дыры надо обязательно латать. Хотя бы ради дальнейшего существования.

Столько груза, сколько везли горняки, не было ни у кого, такое впечатление, что по пути его стало больше, чего-то добавилось… Интересно.

16

На место прибыли солнечным днем, когда с редких полупрозрачных облаков на землю начали спускаться радужно переливающиеся лучи, — по ним, говорят, путешествуют ангелы, — само же небо окаймила нежная розовая опушка… Тут все было другое — и краски, и воздух, и вода, и облака.

Капитан рефрижератора привычно сунул в зубы трубку и сам встал к штурвалу. К берегу он причалил так лихо, что все, кто оказался свидетелем этой редкой по скорости и умению швартовки, ахнули от восхищения, а темпераментные южные дамочки даже посдирали с себя