— Алиси!

Молния на сапогах, где бегунок был давно заменен канцелярской скрепкой, застряла посередине.

— Мама пришла. Кирилл помоги мне с… — я замерла, только сейчас обратив внимание, что в квартире царит тишина и темнота.

Первый легкий укол тревоги коснулся кожи. Полурасстегнутый сапог остался на ноге, я сделала шаг вперед и замерла в дверном проеме. В комнате никого не было. Алиса не делала уроки, Кирилл не дремал на диване, прикрыв лицо газетой. Я машинально посмотрела на часы — без пятнадцати семь.

Пуста была и кухня, и санузел, и даже лоджия, куда я заглянула скорее для проформы, не понимая, чего боюсь больше, того, что они могут выскочить из-за зимней резины или того, что они этого не сделают.

Какой сегодня день? По четвергам у Алисы кружок танцев, их могли задержать, а Кирилл мог пойти встречать дочь. Но тогда бы он оставил записку на кухонном столе. Я осмотрела столешницу, раковину, плиту, и даже заглянула в холодильник. Ничего. И сегодня пятница. Семь вечера.

Пальцы похолодели, сердце начало колотиться. Откуда столько страха?

Я бросилась из квартиры, по пути задев и опрокинув сетку с продуктами, но даже не обернулась на звук падения.

До школы минут десять быстрым шагом, пять — если бегом. Я дернула запертые двери раз, другой, третий. Окна по фасаду были темны, иногда учителя или технички задерживались в учебном заведении допоздна, но видимо, не сегодня. Внеклассные занятия закончились. Вечер пятницы, начало восьмого.

Я обошла территорию школы, грядки, с которых давно собрали урожай, сунулась на спортивную площадку, за развесистым деревом наткнулась на компанию старшеклассников, которые еще не успели переодеть форму, у широкого ствола валялись брошеные портфели. Так и не придумав, о чем их спросить, я отвернулась.

Вдруг возникла мысль, что пока я тут занимаюсь непонятно чем, Кирилл и Алиса уже вернулись.

И я побежала обратно, но, едва свернув во двор, наткнулась взглядом на темные окна квартиры.

Это ничего не значит, — повторяла я про себя, влетая в подъезд, — Они просто не успели включить свет. Или забыли.

Сегодня можно подумать о запретном. О том, что я предпочитала не замечать, о том, что не вписывалось в привычную картину жизни. Как ногти дочери вспороли варежки, или как после минутного разговора с моим мужем окружающее перестали обращать на это внимание, словно клыки и когти были нормой. Или о молчании, за которое я цеплялась десять лет. Ведь пока не озвучишь проблему, так легко притворяться, что ее нет.

Я знала, и Кирилл, и Алиса прекрасно видят в темноте.

Руки дрожали, никак не получалось попасть в замочную скважину и ключи все-таки упали, дверь, скрипнув, открылась и я не сразу сообразила, что, убегая, просто забыла запереть замок.

Чуда не случилось, прихожая была пуста. Я перешагнула сетку с продуктами и схватилась за черную трубку телефона. Минуту послушала гудок и опустила обратно.

Куда звонить и что сказать?

Взгляд упал на висящие над аппаратом на гвоздике ключи от машины. Я схватила брелок и снова побежала на улицу. Бежевая копейка, на которую мы копили три года и еще два отстояли в очереди в профкоме, стояла с торца дома. Капот был холодным, но я все равно открыла дверь и посидела внутри, думая то об одном, то о другом. Мысли как шарики от пинг-понга скакали туда-сюда, от паники к принудительному спокойствию.

Что могло случиться? Кирилла поставили в ночную смену? И он не предупредил меня? Не позвонил на работу или домой? Ладно, пусть, но тогда где дочь? Она не настолько мала, чтобы не остаться дома в одиночестве. Десять лет отпраздновали мороженым и тортом три дня назад в тесном семейном кругу.

Или несчастный случай? Болезнь? Что-то с Алисой и муж вызвал скорую и сейчас ходит из угла в угол в приемном покое третьей детской?

Я уже потянулась к ключам, чтобы завести двигатель и поехать в больничный городок, но заставила себя опустить руки. Моя дочь ни разу ничем не болела, ни разу ничего не ломала, даже когда свалилась с турника, на котором минут пять висела вниз головой, кривлялась, как обезьяна.

Вместо облегчения эта мысль принесла новую волну страха, от которого заломило виски. Что меня так пугало?

Пятница, половина восьмого. На лавке у подъезда не одной бабки, осень выдалась ранней, и холод разогнал всех по домам.

Я заперла машину и пошла к дому, мысленно составляя список друзей Кирилла, которых буду сейчас обзванивать. Муж мог пить пиво в сквере, а Алиска зачем-то увязалась с ним. Одно имя сменялось другим. Маринка и Олег? Лена и Ванька? Михаил и Дашка? Я споткнулась, внезапно осознав, что к каждому мужскому имени присоединяю женское. Мы дружили с семьями моих подруг, с теми, с кем я его познакомила. На память пришло только одно полузабытое — сослуживец Леха, с которым муж ходил в баню на улице Свободы, и возвращался слега нетрезвый. Стоило открыть дверь, как он подхватывал меня с порога и забрасывал на плечо, хлопая по попе. А вокруг прыгала Алиса, требуя либо вернуть маму на землю, либо поднять и ее тоже.

Я всхлипнула и поняла, что стою в подъезде, размазывая слезы по лицу. Что со мной? Откуда эта уверенность, что прежняя жизнь закончена?

Дома я бросилась к шкафу и распахнула дверцы, провела рукой по вешалкам, а потом стала выкидывать вещи с полок прямо на пол. Свитера, майки, носки, трусы. Уходя, мои муж и дочь не взяли с собой ни одного платка, ни одного носка.

От шкафа я бросилась к стенке, открыла бар, где по традиции вместо напитков хранились документы, аптечка, пара золотых цепочек, мои сережки, духи, и прочая ценная чепуха. Пальцы быстро перебирали бумажки. Мой паспорт, бордовая книжечка Кирилла, зеленая — свидетельство о рождении Алисы, голубая — сберегательная, пара двадцатипятирублевок в конверте, на черный день. Они ушли, не взяв ни одной тряпки, ни одной бумажки, даже пропуск Кирилла в пластиковом чехле валялся поверх коробки конфет, убранной «до гостей».

Девять вечера. Никто не пришел.

Я взялась за телефон и обзвонила всех кого вспомнила, всех чьи номера нашла в записной книжке мужа. Друзья встревожились, и неловко попытались меня утешить. В автомастерской не поняли, чего я от них хочу. На заводе никто не ответил. Какой-то Михаил бросил трубку едва услышал, о ком его расспрашивают. Как и неизвестная Елена, томно выдохнувшая «алло». Ни одной записи о Лехе, или Алексее не было. Я помнила его, среднего роста, среднего телосложения, да и весь какой-то средний. С короткими пегими волосами, он несколько раз подвозил мужа домой. Мне больше вспоминались рассказы Кирилла о нем, чем он сам. Возможно, у сослуживца просто нет телефона.

Частные номера сменились общественными. Я звонила в вытрезвители, травмы и морги, очень боясь услышать положительный ответ. Но не услышала, все пострадавшие были опознаны.

Полночь, пятница сменилась субботой.

В какой-то момент я забралась с ногами на диван и заорала, пряча лицо в подушку. Потому что идеи кончились, и то от чего я убегала весь вечер, предстало во всей красе, не позволяя в очередной раз отмахнуться.