так кажется этой компании. Я не из тех, кто верит в судьбу, но для столового серебра мы хорошо поработали с этой группой любителей науки. Даже слишком хорошо.

Лорен взяла образцы крови у всех нас, включая женщин. Она сказала, что разберется с тем, что они с нами сделали. Шерил предложила поработать с ней.

Эшли хранила молчание, словно разрабатывала собственный план.

— Ты в порядке? Ты ведь не заболел снова? — спрашивает Эшли, сидя рядом со мной на диване в своей гостиной.

Я беру ее за руку и заставляю себя улыбнуться.

— Я в порядке. Просто концентрируюсь на всем, что происходит.

Эшли опускает взгляд на наши соединенные руки и я вижу, что она смущена. Я понимаю. Если бы мы были одни, я бы сказал ей, что для меня это так же странно, как и, должно быть, для нее. Я искал удовольствие и комфорт в объятиях женщин, прежде чем оказался прикованным к инвалидному креслу. Ни одна из них не имела для меня особого значения. Это не то, чем я горжусь или за что испытываю стыд. Просто это факт. Я не разбил ни одно из сердец.

Или, может быть, разбил.

Я не знаю.

Когда я не был под кулаком отца, я был диким и слепым к тому, что чувствовали все остальные.

Я только сейчас начинаю понимать, насколько оторванным был от окружающих. Даже после того, как я присоединился к "Чернильнице", даже рискуя жизнью, чтобы спасти тех, кто подвергался жестокому обращению, я ничего не чувствовал к людям, которых спасал. Я делал это потому что хотел быть хорошим человеком, а не потому, что испытывал сочувствие.

Хью тяжело переживал каждую смерть, будь то кто-то из нашего подразделения или незнакомец на улице.

Я — нет.

Все, что я чувствовал, был гнев — и не имело значения, выиграли мы или проиграли — гнев оставался до тех пор, пока я не стал уверен, что это все, на что я когда-либо буду способен.

Так было до встречи с Эшли.

Я не понимаю, что в ней особенного, но когда мы соприкасаемся, я ощущаю ее, как первый глоток воздуха, который делает пловец после слишком долгого пребывания под водой.

Я жажду того, чтобы ей было хорошо, жажду этого ощущения связи с кем-то.

Я чувствую ее неуверенность, но и оптимизм по поводу того, что у нас все может получиться. Ей не нужно говорить мне, что ей не все равно, буду я жить или умру.

Ее эмоции переполняют меня, рассказывая это без слов.

Когда я улыбаюсь, я чувствую, как учащается ее сердцебиение. Она доставляет мне такое удовольствие, просто находясь рядом. Я представляю, как поднимаю ее, чтобы она оседлала меня, задираю ее короткую юбку, срываю все, что под ней…

Ее щеки вспыхивают, грудь вздымается, но она не отводит взгляда.

Ты меня слышишь?

Я думаю о вопросе, но наша связь скорее похожа на телефонный звонок, слова в процессе связи у которого преобразуются в эмоции и ощущения.

Она кивает.

Я собираюсь стащить с тебя эти кружевные кусочки зубами. Я могу быть терпеливым или просто накинуться на тебя сегодня вечером. Чего бы ты хотела?

Я могу спать на диване или привязать тебя к кровати и заставить кончать столько раз, что после этого ты будешь жить, испытывая постоянную жажду моего члена.

Ее рука дрожит в моей, и, быстро моргая, она отводит взгляд. Она не так откровенна в своих чувствах, и я не уверен, возбуждена она или напугана.

— Немного того и другого, — отвечает она вслух шепотом.

Мерседес объясняет, как создать для меня новую личность. Хью говорит, что выделит мне немного денег, пока я не смогу зарабатывать сам. Он предлагает неприметную работу. Джек верит, что мать оставила ему наследство, и готов поделиться им, как только найдет.

Мне должно быть интересно все, что они говорят, но я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме Эшли и того, как сильно я ее хочу. Держаться за руки недостаточно.

Мне нужно попробовать ее на вкус.

Заявить на нее права.

Сделать своей.

Сбавь обороты, в комнате моя мать!

Я громко смеюсь, когда эта мысль приходит ко мне так ясно, как если бы она произнесла ее вслух. Я наклоняю голову к ее уху и шепчу:

— Прости.

Она качает головой, но улыбается.

— Вы что же, ребята, читаете мысли друг друга? — спрашивает Шерил.

Глаза Эшли устремляются на меня. Я не отвечаю не потому, что не хочу. Мне нужно знать, является ли это для Эшли тем же, чем и для меня.

Она опускает взгляд, затем обводит комнату, пока не адресует свой ответ матери.

— И да, и нет. Не похоже, что мы можем читать мысли друг друга. Я бы описала это скорее как получение сообщения. Это разговор, но не всегда словами… Иногда я чувствую то, что чувствует он, а иногда я почти слышу его голос, — она откашливается. — Я также почувствовала, о чем ты думала, мама, когда мы все соединились. Сначала я путала их со своими собственными мыслями, но потом смогла разобраться.

Мерседес хлопает в ладоши, затем хватает руку Хью.

— Открыта новая сверхспособность! Хью, быстро придумай фрукт! Любой фрукт, — она закрывает глаза. — И пришли мне картинку. Я готова ее принять.

Все взгляды обращены к ним.

Сначала Хью, похоже, чувствует себя неловко от такого внимания, но потом он тоже закрывает глаза.

— Хорошо, я посылаю тебе картинку.

Мерседес приоткрывает один глаз.

— Это я голая.

Хью качает головой.

— Хорошо, я попробую еще раз.

На этот раз оба ее глаза распахиваются, и она шлепает его по руке.

— Я все еще голая.

Он хихикает и пожимает плечами.

— Я пытаюсь.

Мерседес машет рукой, затем снова закрывает глаза.

— Пришли мне цифру, — затем она хохочет. — Серьезно? Шестьдесят девять? Это единственное, что у тебя на уме?

Он открывает глаза, обнимает ее и прижимает ближе.

— Ты права. Мне придется поработать над этим навыком. Знаешь, что помогло бы мне сосредоточиться?

Ее рот округляется, но глаза искрятся смехом, когда она снова шлепает его по руке.

— Если это полезная сверхспособность, речь должна идти не только о сексе.

Мой рот кривится в сторону, и я бормочу:

— Правда?

Эшли склоняет голову набок, заигрывая со мной из-под ресниц, и посылает мне ясный сигнал: Веди себя прилично.

Ради нее я сделаю это, хотя и не вел себя прилично с тех пор, как… с тех пор, как перестал принимать таблетки, которые дала нам Чернильница.

Я резко