вреда и не уничтожать их. Кроме того, она объясняет, почему некоторые люди считают себя обязанными время от времени съедать фрагмент тотемного животного или растения. Причина опять же в том, что, отождествляя себя с тотемом, они желают поддерживать и укреплять эту идентичность, время от времени ассимилируя его плоть и кровь или растительные ткани. Объясняет она и то, почему часто считается, что люди перенимают качества и характер тотемов. Причина опять же в том, что, отождествляя себя с ними, они неизбежно копируют тотемные качества и черты характера. Также становится понятным, почему мужчины утверждают, что обладают магическим контролем над своими тотемами, в частности, способностью их умножать: отождествляя себя с тотемами, они полагают, что наделены особыми способностями для размножения или контроля над видом. Проясняется, почему люди обычно считают себя потомками тотемных животных и растений и почему о женщинах иногда говорят, что они дали жизнь этим животным или растениям. Причина в том, что предполагается, что эти животные, растения или их духи вошли в число матерей клана и родились от них в человеческом обличье. Также мы теперь получаем объяснение всему огромному спектру тотемов – от животных и растений и величайших творений природы, с одной стороны, до самого скромного творения рук человеческих – с другой. Причина в том, что совершенно что угодно, начиная от света солнца, луны или звезд и заканчивая элементарными предметами быта, может поразить воображение женщины в соответствующий физиологический период и может быть отождествлено ею с зародышем в утробе. Наконец, наше построение объясняет, почему тотемные народы часто путают своих предков со своими тотемами. Считая предков, в сущности, животными или растениями в человеческом обличье, они затрудняются даже умозрительно провести различие между их внешним человеческим обликом и их внутренней звериной или растительной природой. Они смутно представляют их и как людей, и как животных или растения; противоречие между тем и другим не ставит их в тупик, хотя ясного умственного представления они тоже не могут сформулировать. Смутность вообще вполне типична для умственных построений дикарей. Подобно евангельскому слепому из Вифсаиды, они бродят в потемках и видят людей, похожих на деревья и животных. Таким образом, в теории зачатия мы находим достаточное объяснение всех фактов и вымыслов тотемизма.

Так мы приходим к выводу, что основным источником тотемизма является первобытное неведение в отношении процесса, посредством которого люди и животные воспроизводят свой вид. В частности, отсутствие понимания роли самца в производстве потомства. Цивилизованному уму все это кажется невероятным, однако небольшое размышление убедит нас в том, что, если человечество действительно произошло от низших форм животной жизни, то в истории нашего вида наверное был период, когда роль отцовства не осознавалась вообще никем из людей. Роль матери в производстве потомства не требует логических умозаключений и очевидна даже животным; роль отца гораздо менее очевидна и выявляется только в результате умозаключений, а не фактического восприятия. Разве мог младенческий разум первобытного дикаря понять, что ребенок, который выходит из утробы, является плодом семени, извергнутого целых девять месяцев назад? Аналогично, как мы знаем на примере австралийских аборигенов, недоступна ему и та простая истина, что семя растения, посеянное в землю, взойдет и принесет плоды. Разве мог он каким-то образом умозаключить, что дети – результат аналогичного процесса? Его неведение является естественной и необходимой фазой интеллектуального развития нашего вида. Да, в течение многих веков и тысячелетий тайна деторождения была от него скрыта. Но как только древний человек вообще начал рассуждать, он обратил свои мысли к этому самому важному и самому таинственному событию, повторяющемуся пред его взором с непреложной регулярностью и так необходимому для продолжения рода. Если он и строил догадки о чем-либо вообще, то в первую очередь, конечно, об этом. И конечно же, наиболее очевидным и подкрепленным фактами ему казалось то, что ребенок входит в утробу матери только в тот момент, когда она впервые чувствует, как он шевелится внутри. Неужели он мог додуматься, что ребенок был там уже задолго до того? В его системе координат как раз такое предположение вполне могло показаться неразумным и абсурдным. А коль скоро ребенок оказывается внутри женщины только тогда, когда она это чувствует, то наиболее естественно было отождествить его с чем-либо, что поразило ее воображение и, вероятно, в то же время исчезло. Это мог быть кенгуру, который прыгнул перед ней и исчез в чаще; это могла быть игривая бабочка, промелькнувшая в лучах солнца с металлическим отблеском сверкающих крылышек или какой-нибудь попугай в великолепном пурпурно-малиново-оранжевом оперении. Это могли быть и солнечные лучи, достигшие ее кожи сквозь прогал в лесных сводах или же сверкающие лунные отблески на воде, когда серебряный диск показался в разрыве облаков… Это могли быть дуновения ветра в листве деревьев или шум прибоя на берегу, его глухой рев отозвался ее слуху голосом заморского духа… Действительно, любая вещь, поразившая женщину в тот таинственный момент ее жизни, когда она впервые осознает себя матерью, могла быть непосредственно отождествлена ею с ребенком в утробе. Подобные мысли будущей матери, столь естественные и кажущиеся столь всеобщими, по-видимому, и являются корнем тотемизма.

Таким образом, нынешнее распространение тотемизма на значительной части земного шара объясняется причинами, которые в очень отдаленные времена, вероятно, действовали одинаково у всех человеческих рас, а именно незнанием истинного источника деторождения в сочетании с естественным любопытством к этому предмету. Не стоит предполагать, что это в какой-либо значительной степени заимствовалось одним народом у другого. Вероятнее всего, оно повсюду независимо проистекало из одного и того же простого корня в сознании человека. Но было бы большой ошибкой считать, что причина, породившая тотемизм, по-прежнему сохраняется там, где сам тотемизм практикуется. То есть было бы неверно делать вывод, что все тотемические народы все так же не имеют понятия об отцовстве. В истории общества сплошь и рядом бывает так, что обычай, однажды возникший, продолжает практиковаться еще долго после того, как мотив, породивший его, забыт. Просто в силу некоторой инерции устоявшиеся представления идут по старой, хорошо проторенной колее, хотя первоначальный импульс, возможно, угас много поколений тому назад. Так было и с тотемизмом. Его по-прежнему практикуют многие племена, которые прекрасно знакомы со смыслом отцовства в деторождении. Тем не менее даже у них новые знания не всегда полностью рассеивали древнее невежество. Некоторые из них все еще полагают, что известные действия мужчины при всей обыкновенности вовсе не необходимы для производства потомства. К примеру, африканский народ баганда твердо уверен, что женщина может забеременеть, когда пурпурный цветок банана падает ей