– Одна моя подружка, которую ты не знаешь.

– Я не стал бы называть подружкой девушку, которая ударила тебя по лицу, да еще и кулаком.

– Она не била меня кулаком. Мы просто танцевали ска.[6]Она вдруг резко повернулась, не зная, что прямо за ней нахожусь я, и нечаянно угодила мне локтем в глаз. Я едва не потеряла сознание.

Подобное объяснение показалось мне настолько нелепым, что я подумал, что, если бы Ингрид пыталась соврать, она придумала бы что-нибудь более правдоподобное, поэтому я решил ей поверить и перешел к следующей части своего «допроса».

– А почему у тебя дырки на колготках? Вчера я слышал, как от дома отъезжал мотоцикл. Этот мотоциклист был таким пьяным, что вы оба повалились наземь и ты порвала себе колготки, да?

– Папа, ты ничего не понимаешь. Когда закончилась вечеринка, моя подруга попросила своего брата проводить меня домой. Он – мормон, живет по строгим правилам и еще ни разу за свою жизнь не пил даже пива.

– Но эти дырки…

– Много ты понимаешь в моде! Эти колготки продают с дырками, потому что они принадлежат к коллекции, выпущенной в ознаменование годовщины появления стиля панк, и стоят они немало. Это тебе не какие-нибудь обычные дырки!

– А что, дырки бывают и необычными?

– Это – точно такие же дырки, какие были на колготках у Сьюзи Сью во время концерта в 1977 году. Дизайнера этих колготок вдохновила историческая фотография.

– Жаль, что тебя интересуют в истории только дырки на колготках исполнительницы песен в стиле панк. Ты уже задумывалась над тем, как будешь жить дальше?

Пока Ингрид размышляла над тем, что сказать мне в ответ (во всяком случае, я надеялся, что она попытается мне хоть что-нибудь ответить), я подцепил вилкой кусочек картофеля и, подняв его, стал наблюдать, как от него исходит пар.

Затем я снова перешел в наступление:

– Дело в том, что в жизни тебе придется что-то планировать – планировать ради своего же блага. Не знаю, осознаешь ли ты это или нет, но я не всю жизнь буду рядом с тобой, чтобы кормить тебя, поить и оберегать от всевозможных невзгод.

– Неужели? – Ингрид изобразила на своем лице придурковато-простодушное выражение.

– Таков закон природы. Если все будет идти своим чередом, я умру намного раньше тебя. Поэтому тебе стоит позаботиться о том, чтобы ты к тому моменту уже определилась, как и на что ты собираешься жить.

– Звучит вполне разумно. Но я не хочу, чтобы ты умирал, папа.

– Я и сам не хочу умирать, но тут уж ничего не поделаешь. Ты же сама сказала по телефону – «от жизни, как ты мог заметить, рано или поздно умирают».

– Я такое сказала? – удивленно спросила Ингрид. – Как бы там ни было, грех толковать о смерти в такое солнечное утро. Как говаривал тот твой друг, который исповедовал дзен-буддизм, жить надо сегодняшним днем!

Я отхлебнул из чашки большой глоток чая, размышляя над тем, что ей на это ответить. Мне показалось проявлением цинизма, что человек, разрушивший мои отношения с женщиной, которую я, в общем-то, любил, приглашает меня наслаждаться жизнью «здесь и сейчас».

– Кстати, у меня для тебя есть хорошая новость, – сказала Ингрид. – Я уже несколько дней все никак тебе о ней не расскажу.

При этих ее словах меня бросило в дрожь: «хорошие новости» в последнее время не предвещали мне ничего хорошего.

– Тебе не придется ломать голову над тем, как я проведу эти каникулы. Тетя Дженни прислала мне электронный билет до Бостона. Она даже пообещала давать мне карманные деньги, если я помогу ей навести порядок в саду.

Меня удивило, что у единственной сестры моей матери – двоюродной бабки Ингрид – нашлись деньги на оплату билета через океан. Она, правда, частенько приглашала к себе Ингрид, когда мы жили в Санта-Монике, однако она была вдовой, вела довольно скромную жизнь и отнюдь не сорила деньгами. Следующие слова Ингрид внесли в этот вопрос ясность.

– Она говорит, что за билет заплатишь ты. Она его просто забронировала.

– Ну конечно заплачу, – кивнул я, не имея ни малейшего понятия, где я возьму на это деньги. – Мне кажется, будет неплохо, если ты проведешь лето с тетей Дженни, поухаживаешь за ней. Это поспособствует формированию у тебя чувства ответственности.

– А чему еще это поспособствует?

Поскольку у меня не было ответа на данный вопрос, я, проигнорировав его, спросил:

– Когда вылет?

– Завтра.

Я остался один. Вернувшись из аэропорта, я вдруг осознал, что дом стал похож на пустую скорлупку, в которой уже нет ни людей, ни соответственно человеческих грез и иллюзий.

Расставаясь с Ингрид в аэропорту, я пообещал, что приеду к ней в августе, а затем мы вернемся вместе в Испанию – если, конечно, для нас еще будет смысл жить за пределами Соединенных Штатов. Того, что я зарабатывал здесь, в Испании, даже близко не хватало на оплату учебы в единственной из имеющихся здесь школ, в которой Ингрид смогли бы держать под контролем. По правде говоря, я даже не знал, как оплачу ее расходы за пользование мобильным телефоном, которые – несмотря на мои неоднократные увещевания – не опускались ниже ста пятидесяти евро в месяц.

Размышляя над множеством подобных мелких проблем, постепенно превращавшихся в своей совокупности в один огромный снежный ком, который уже грозил меня раздавить, я старался не думать о той трещине, которую дала моя жизнь после ухода Айны. По дороге в аэропорт Ингрид пыталась оправдаться за свое поведение: она даже показала мне распечатанное сообщение по электронной почте, в котором она, Ингрид, просила у Айны – хотя и в своеобразной манере – прощение.

– Если она тебя на самом деле любит, она вернется, – сказала, чтобы успокоить свою совесть, Ингрид, когда мы уже прощались у входа в зал вылетов.

Сидя теперь за столом в гостиной, я пребывал в таком сильном смятении, что даже не замечал, что лампочка на автоответчике телефона мигает еще с момента моего прихода. Сообщению, записанному на это цифровое устройство, предстояло так сильно изменить мою жизнь, что в сравнении с этим все то, что случалось со мной раньше, можно было считать всего лишь мелкими неурядицами.

Поскольку погода была нежаркой и безветренной, во второй половине дня я вышел погулять, чтобы хоть немного отвлечься от своих проблем, я уже полчаса бродил среди скверов и строящихся вилл, когда мне вдруг – впервые за три дня – позвонила Айна. Увидев на дисплее мобильного телефона ее имя, я глубоко вздохнул, чтобы слегка притормозить начавшее усиленно колотиться сердце. Поднося телефон к уху, я заметил, что моя рука немного дрожит.

– Лео?

– Да, это я, – ответил я, пытаясь говорить спокойным голосом.