В этот день на занятиях Дик был на редкость рассеян. Обещанный урок ботаники свелся к листанию атласа с растениями, а до французского дело так и не дошло. В конце концов Дик дал мальчикам задание нарисовать цветок в вазе, а сам встал у окна и погрузился в воспоминания. Что происходит между ним и Кэтрин? Каждый день, да что там, каждый час привносит в их отношения что-то новое. Он больше не думает о Снежной Пантере — даже деньги, которые ему обещал лорд Бруксфилд, отошли на второй план. Собственное хитроумие теперь было Дику противно. Он обманом проник в дом Кэтрин, чтобы выведать ее тайны, но теперь, когда до тайн было рукой подать, он не мог заставить себя действовать…

К ужину, впрочем, как и к обеду, Кэтрин не вышла, а у прислуживающей Лизы был особенно свирепый вид. Она швыряла тарелки и столовые приборы с такой силой, как будто хотела проломить ими стол или чью-нибудь голову.

— А что с леди Кэтрин? — поинтересовался Дик у нее.

— Я почем знаю? — огрызнулась Лиза и пролила суп на скатерть.

Мегера, сказал Дик про себя. Как только Кэтрин тебя терпит?

После ужина стало совсем тоскливо. Кэтрин не показывалась, а мальчишки наперебой расспрашивали Дика о всякой ерунде. Он говорил первое, что приходило на ум, мало заботясь о правдивости своих ответов. Скорей бы отправить их в постель и остаться наедине со своими мыслями!

Время тянулось ужасно медленно, но все-таки наступил час, когда Лиза пришла укладывать детей. Дик с легким сердцем пожелал им спокойной ночи и выскользнул из комнаты. Наконец-то он свободен и может… Может что?

Дик остановился. Как раз напротив своей комнаты. Пожалуй, лучше всего будет закрыться у себя, полистать перед сном какую-нибудь книжонку, выкурить парочку сигарет, а потом заснуть безмятежным сном… Да уж, безмятежным. С вчерашнего вечера ему повсюду мерещится лицо Кэтрин и ее соблазнительная фигура. Как великолепно она смотрелась на фоне мерцающего пламени! Эх, если бы он только понял, что она от него хочет. Может быть, уже вчера он смог бы…

— Неча тут в темноте стоять, да людей пугать!

Ощутимый толчок в спину и грубый голос Лизы привел Дика в чувство.

— П-простите, я задумался, — пробормотал Дик, удивляясь самому себе. Дик Тревис давно бы показал этой хамке, где раки зимуют, но Ричард Тревис Маллори был для этого чересчур хорошо воспитан…

— Идите к себе, идите, — прикрикнула Лиза. — Не годится здесь шляться в такое время.

Дик послушно открыл дверь в свою комнату, а Лиза пошла дальше. Молодой человек постоял несколько минут, прислушиваясь, как затихают постепенно ее тяжелые шаркающие шаги. С планами на сегодняшний вечер он наконец-то определился. Лиза может быть уверена — уж где-где, а в своей комнате Дик Тревис точно сидеть не будет!

Однако перед дверью гостиной Дика охватила неслыханная робость. Непривычно было чувствовать, как сердце трепыхается в груди, как у загнанного зайца. Я просто немного посижу у камина, сказал себе Дик. Посмотрю на огонь, расслаблюсь. Кэтрин наверняка сидит у себя…

Дик осторожно потянул дверь и зашел в комнату. В камине весело пылал огонь, а свечи на столе и каминной доске были расставлены в том же порядке, как и накануне. У Дика защемило сердце. Вчерашний вечер как будто и не закончился — в гостиной по-прежнему витает терпкий аромат духов Кэтрин и чувствуется ее незримое присутствие…

— Добрый вечер, Ричард, — услышал Дик ее низкий грудной голос и увидел, как она встает с кресла у камина и идет к нему. — Я весь день ждала этого.

Уточнить, чего же ждала Кэтрин, Дик не успел, потому что она вдруг обняла его за шею. Говорить о чем-либо, чувствуя дыхание Кэтрин на своих губах, было глупо, и Дик сделал единственное, что было возможно в данных обстоятельствах, — он ее поцеловал.

Губы Линн были нестерпимо холодными, но ее тело под ладонями Йена горело огнем. Йен задыхался от желания — чем больше он целовал Линн, тем сильнее разгоралась в нем жажда обладания. Он гладил ее волосы, плечи, спину, вдыхал аромат ее кожи и ни на секунду не задумывался о том, что с ним будет. Он обнимал дочь грозного Данслаффа Макроя, и одного этого проступка было достаточно, чтобы его сожгли заживо. Но Йен ничего не боялся. Самая ужасная пытка не страшнее жизни без Линн, и Йен-англичанин был готов заплатить высокую цену за обладание ею…

Не говоря ни слова, Линн взяла его за руку и куда-то потянула. Йен не сопротивлялся. Он не отрывал от девушки глаз и едва сознавал, куда идет. Линн поминутно оглядывалась на него. Нежная улыбка сменялась на ее лице дьявольской усмешкой, или же это переменчивый свет луны так искажал прелестные черты Линн, что они казались гримасой, кошмарной маской на лице красавицы…

Они прошли одну комнату, а затем еще одну. Тяжелые драпировки били Йена по лицу, но он не смел отнять руки у Линн, чтобы придержать пыльные ткани. А Линн все вела его, и лишь одной ей было известно, чем закончится эта дорога… Они дошли до комнаты без окон — маленького душного помещения, где всей мебели была охапка старых платьев в углу. Рослому Йену пришлось нагнуться, чтобы войти, потому что дверной проем был очень низок. Но, похоже, именно сюда и стремилась дочь Данслаффа, потому что она отпустила руки Йена и обняла его за шею.

Все закружилось перед глазами англичанина. Глубокая темная пропасть разверзлась перед ним, и он, очертя голову, бросился вниз. Линн утянула его на ворох платьев, и там, среди выцветшего бархата и полинялого тартана Йен овладел ею.

Нет, робкой наивной девочкой не была дочь Данслаффа Макроя. Как кошка набрасывалась она на Йена в поисках наслаждений, каждый раз получая от его тела то, что было ей нужно. Многих женщин знал Йен-англичанин, но ни одна из них не была и вполовину так искусна в любви, как рыжеволосая шотландская дева. Дикий зверь бился в руках Йена, пробуждая в его душе все, что было там темного, животного, грубого… Два тела, мужское мускулистое, крепкое, и девичье, тонкое, белокожее, катались по разбросанной на полу одежде, стремясь утолить первобытную страсть, и не было конца их неистовым ласкам…

Йен устал первым. Ему хотелось покоя и нежности. Хотелось просто полежать, обнимая Линн, поиграть с ее волосами. Почувствовать себя любимым, привыкнуть к мысли о том, что дочь Данслаффа снизошла до него и щедро наградила его своей любовью. Но Линн со злым смехом оттолкнула его, когда он, откинувшись на спину, положил руку ей на плечо.

— Послушай меня, Линн… — нежно начал Йен, не зная еще, какие слова подобрать, чтобы тронуть сердце красавицы. Любовь рвалась наружу, и Йен жаждал, чтобы Линн перестала смотреть на него с высокомерным презрением.

— Что ты можешь мне сказать, Йен-англичанин? — фыркнула Линн, поднимаясь. — Ты неплох в любви, но слушать тебя невозможно. Твой язык режет мне уши.

Йен приподнялся на локте, пораженный жестокими словами. Как может говорить с такой злобой женщина, которая только что стонала под тяжестью его тела?

— Я ничего не понимаю, Линн…