хорошо, – я скрестила руки на груди, сдерживая дрожь и желание отряхнуться от травинок и грязи.

– Вижу, – Томас привстал на локте и пристальнее посмотрел на меня. – В чем проблема?

– Я боюсь насекомых и не люблю лежать на траве. Это негигиенично, – призналась я.

Он покачал головой, снял с запястья бандану и разложил ее на земле.

– Подними голову, – в его голосе звучало веселье.

– Что? Зачем?

– Просто сделай, что я говорю, и прекрати задавать вопросы, это раздражает.

– Ничего не могу с собой поделать. Просто я такая, – буркнула я.

– Обидчивая?

– Нет, любопытная.

Томас прищурился, но промолчал. Потом он еще раз расправил бандану и жестом предложил мне положить на нее голову. Не буду скрывать: сердце мое подпрыгнуло.

– Тебе поставили капельницу доброты? – пошутила я. – Или у тебя нашли неизлечимую болезнь и ты теперь со всеми любезен?

– Это всего лишь бандана, – фыркнул Томас. – А ты была на грани истерики.

– Не придумывай, – я ткнула его локтем в бок.

Томас искренне улыбнулся. Впервые. Меня подмывало что-то сказать, подметить эту улыбку, но я побоялась его спугнуть, поэтому просто легла на бандану и сделала вид, что теперь меня ничего не беспокоит.

– Не отрицай: тебя скривило от отвращения так же, как меня, когда я увидел твоего парня в душе.

Ну вот зачем он так? Хорошее настроение мигом улетучилось.

– Почему вы так ненавидите друг друга?

Ответом мне была тишина. Конечно же, куда проще проигнорировать вопрос. Но сдаваться я не собиралась.

– Ты не услышал мой вопрос?

Томас разочарованно вздохнул и сдул со лба прядь волос.

– Тебя трудно не услышать… – Он помолчал немного, будто подбирая слова, а затем сказал: – Твой парень мудак. Просто знай это и открой, наконец, глаза.

– В смысле? – странное предчувствие зашевелилось в груди.

– Вы же вместе, не так ли? – прошипел Томас. В его глазах пылала ненависть. – Так спроси у него, черт возьми, почему он ведет себя как мудак.

Воздух заискрился от вылившейся агрессии, я вздрогнула и, заламывая руки, пробормотала:

– Извини, я… я не хотела тебя рассердить.

Томас снова лег на траву, но дыхание его уже не было ровным, желваки напряглись. За что он так ненавидит Трэвиса?

Я спряталась за книгой и, украдкой поглядывая на него, стала мысленно перебирать возможные причины.

В реальность меня вернул Томас. Он забрал у меня книгу и посмотрел на обложку.

– Джейн Остин. «Чувство и чувствительность». Не удивлен.

По его тону я поняла: гнев утих.

– Ты любишь читать? – с надеждой спросила я.

– О нет. Это скучно.

– Ты только что разбил мне сердце, – я поднесла руку к груди, изображая скорбь.

– Рано или поздно это должно было случиться.

– Ты не знаешь, что теряешь, – я проигнорировала его последнюю фразу.

– Расскажи, о чем эта книга. – Томас повертел ее в руках.

– О жизни двух сестер. Одна – страстная, живущая сердцем, другая – сдержанная и рациональная.

– И что же с ними случилось?

– Они влюбились, и эта любовь изменила их.

Томас положил книгу и опять закурил.

– Хочешь? – протянул он мне пачку.

– Нет, спасибо.

От очевидности моего ответа Томас скривился.

– Для спортсмена ты слишком много куришь, разве у вас нет строгих правил на этот счет?

– Есть, но я ничего не могу с собой поделать.

– И тренер не против?

Томас усмехнулся:

– Если под «не против» ты подразумеваешь угрозы отстранить меня от тренировок, то да, я бы сказал, что тренер не против. Он смирился, я ему нужен, и мы оба это знаем.

– А ты не думал бросить? – я прижала колени к груди и уперлась в них подбородком.

– Чтобы бросить, нужно этого захотеть. А я не хочу, – он сделал глубокую затяжку, выпустил дым и преданным взглядом посмотрел на тлеющий кончик сигареты. – Никотин помогает контролировать некоторые инстинкты.

– Какие? – наивно спросила я и тут же об этом пожалела.

Томас нахмурился и нервно провел рукой по волосам. Я решила сменить тему:

– Как давно ты играешь в баскетбол?

– Почему тебя это интересует?

– Ну, если мы будем дружить, хорошо бы познакомиться поближе.

Правда, о себе рассказывать я не собиралась. Мне хотелось больше узнать именно о Томасе, чтобы понять, с кем я имею дело. Может, под этой дерзкой маской скрывается кто-то другой?

– Хочешь стать моим другом? – оживился Томас.

– Да, если сотрешь с лица ухмылку.

Он фыркнул и затянулся сигаретой.

– Я играю целую вечность.

– Ты всегда был так хорош?

– А ты сомневаешься? – Томас посмотрел на меня так, словно ответ был очевидным.

– Какой ты самоуверенный…

– Я бы сказал, осознанный. – Он на мгновение задумался. – Я неудачник почти во всем, преуспел только в баскетболе. Когда выхожу на поле, все обретает смысл, а дерьмо исчезает из жизни. Остаюсь только я и звук сетки, когда в нее попадает мяч, скрип паркета под ногами и взрыв адреналина в теле, направляющий мои движения.

– Наверное, это затягивает.

– Еще бы!

– Томас…

– Что?

– Ты не… ты не неудачник. Нельзя называть себя неудачником.

Я принялась поправлять шнурки на ботинках, поняв по его глазам, что затронула болезненную тему.

– Ты меня не знаешь, – сухо бросил Томас и отвернулся.

– Так и есть. Я тебя не знаю. Но какая разница? Не нужно быть таким строгим к себе. Мы все ошибаемся, мы люди, случается разное. Порой мы даже благодарны ошибкам, потому что именно они помогают понять: мы не пустые оболочки, у каждого из нас есть миссия. Понять жизнь без ошибок нельзя.

Я положила руку ему на плечо, чтобы успокоить, но почувствовала, что он только сильнее напрягся. Поняв, что перешла черту, я отдернула руку.

– Наши ошибки делают нас людьми, а не неудачниками, – мудро подытожила я.

– Некоторые ошибки навсегда уничтожают в нас людей, Ванесса.

Холодность, с которой он произнес эти слова, поразила меня. Интересно, что же с ним все-таки произошло? Почему он так разочарован в себе?

– Ты же сейчас несерьезно…

– Никогда еще не был так серьезен, – Томас уставился на меня.

Желая прекратить этот разговор, я отвернулась и крепче обняла колени, чтобы согреться.

– Ты дрожишь, – заметил он, выбрасывая сигарету подальше, потом приказал: – Иди домой.

– Я в порядке. Не хочу уходить, хочу чувствовать вечерний ветерок на лице и избавиться от ноющей тяжести в животе, – я легла обратно на бандану и посмотрела на небо в поисках облегчения.

– Хорошо, – Томас устроился рядом.

– Иди внутрь, холодно же, – прошептала я, стуча зубами.

– Могу сказать то же самое, – он щелкнул меня по носу. – На улице градусов десять, и ты дрожишь.

– Ну… всего лишь прохладно, – я растерла себя, все еще пытаясь согреться.