и на предпоследней парте, ерзал на стуле, с замиранием сердца наблюдал, как стремительно пустели пакеты Абрикосиковой мамы, и опасался, что на него не хватит, точно не хватит «Дональдов», он же по жизни невезучий. Но жвачки, слава богу, хватило – Грише досталась ярко-красная. И хоть Раиса Григорьевна запретила не то что жевать, но даже разворачивать их в школе, про понюхать она ничего не говорила, и Гриша самозабвенно вдыхал аромат жвачки, которая пахла чем-то сладостным, фруктовым, манящим. Страшно хотелось поглядеть на вкладыш, спрятанный внутри, но Гриша боялся Раисы.

Счастливый же именинник вертелся за партой, наблюдая за всем этим церемониалом, дрыгал ногами, которые не дотягивались до пола, сиял и переливался от гордости и важности, точно обертка от «Дональда». Еще чуть-чуть, и он сам лопнет, как пузырь бабл-гама, хмуро подумал Гриша.

Когда все конфеты и жвачки были розданы, а Раиса Григорьевна в очередной раз цыкнула на класс, чтобы пока никто еще не начинал есть, Олежкина мама пустилась по второму кругу с тортом, и тут Гришу ждало потрясение. Торт – в этом не было никаких сомнений – был мамин, ее знаменитый сметанник: сложенные друг на друга коржи, лимонный крем, шоколадная стружка, а главное – эмалированная форма, белая, в редкий цветочек, с чуть сколотым краем. Вот почему позавчера внезапно прибежала тетя Тома – вот, значит, что это у них был за срочный заказ.

У Гриши все клокотало внутри от того, как восторженно хихикали и облизывались дети, получая на большой красной салфетке, тоже наверняка заграничной, кусок торта, его, Гришиного, кровного. Раисе при этом досталась двойная порция и конфет, и торта, и это, конечно, тоже было в корне несправедливо – разве не твердила Раиса на каждом шагу, что в нашей стране все равны? А для самого именинника был припасен какой-то особенный, диетический торт, потому что у Олежки на все была аллергия. Его мама достала этот торт из отдельного пакета и протянула Олежке не на салфетке, как всем, а на цветастой бумажной тарелке, и это Олежкино превосходство в очередной раз кольнуло Гришу в и так уже израненное сердце.

Наконец, раздав всем сладости, Абрикосикова мама торжественно встала возле доски рядом с учительницей.

– Ну что же, наш дорогой именинник, выходи к доске, будем тебя поздравлять! – торжественно объявила Раиса Григорьевна, потрясывая головой. – Будем тебя за уши тянуть.

– Только вы не очень сильно, Раисочка Григорьевна, хорошо? – закудахтала Абрикосикова мама.

– Конечно-конечно, – расплылась в улыбке учительница, разворачивая несмелого Олежку лицом к классу для предстоящей экзекуции. – С таким мальчиком нужно очень нежно.

Гриша со злостью запихивал себе в рот кусок за куском мамин сметанник и думал о том, как это все несправедливо. У этого маменькиного сыночка Абрикосика было все – фломастеры, исправленная тройка по физре, этот идиотский термос с чаем, который Грише на самом деле и не нужен был вовсе, потому что чая в столовой было сколько хочешь. У Аси были родственники за границей, хоть об этом и не разрешалось говорить в школе, но Гриша-то знал: им все время приходили посылки с дефицитом. Раньше у Гриши был Моцарт, но он умер, и теперь даже мамины роскошные торты и те отнимали, уносили кооперативщикам, а вот сейчас и Абрикосику. И хоть сам Олежка к маминому торту не притронулся, Грише от этого было никак не легче.

Вечером он еле дождался прихода родителей. Они только появились на пороге, с красными от мороза щеками и продовольственными сумками – у мамы с тетей Томой был очередной заказ, – а Гриша с ходу выпалил все, что у него накипело: про день рождения Олежки и про мамин торт, про общую несправедливость жизни и про жвачки, конечно.

– Гриша, ну откуда же я могла знать, что у вас с этим мальчиком конфликт, – сказала мама, снимая шапку и потряхивая головой, чтобы распушить волосы. – Его мама сделала заказ, мы испекли.

Гриша стоял с надутой губой.

– Ну хоть вкусно было?

– Очень, – вздохнул он. – А еще, знаешь, пап…

Он подхватил одну из сумок, в которой гремели бутылки молока, и, шаркая тапками, потопал за папой в кухню.

– Абрикосик весь день хвастался, что он летом тоже поедет на машине в Крым, потому что у него папа тоже в очереди стоит.

– А он разве у вас отмечается? – удивилась мама. Она присела на корточки перед холодильником, радостно перебирала принесенные с мороза лимоны и опускала их в нижний ящик. – Теперь надолго хватит.

– Да нет, если б у нас, я бы знал. Наверное, он через предприятие, – пожал плечами папа. – Не переживай, Гришка. Крым большой, всем хватит.

Близилось лето, и разговоров только и было, что о машине – карточки на покупку должны были выдавать в начале июня. Какая будет модель? «Шестерка» или «пятерка»? Какого она будет цвета? Мама надеялась, что будет охра, точно охра, кто-то – что темный беж, а Вячеслав Леонидович, который все узнавал раньше всех, ставил на черный. Гриша понятия не имел, что это за цвет, охра, а спросить стеснялся, поэтому вместе с Вячеславом Леонидовичем болел за черный.

Родители строили планы. Теперь не нужно будет давиться в вокзальных очередях, покупая билеты на поезд за сорок дней и в результате все равно успевая отхватить только боковушки в плацкарте, где перед носом обязательно окажутся чьи-то вонючие носки. Теперь можно будет просто сесть и поехать. И куда, куда поедем? Нет, нет, не волнуйся, Гриша, этим летом, разумеется, в Крым, как и обещали. А осенью – тут открывалась масса возможностей. Мама хотела в Ленинград, показать Грише Эрмитаж, а еще по Золотому кольцу, но это, наверное, уже весной, папа, заядлый походник и альпинист, хотел на Кавказ, бабушка напоминала, что в Риге их всегда ждет в гости Эммочка. А еще мама объявила, что, если будут деньги, она хочет на следующее лето снова снять дачу в Малаховке, рядом с Авербахами, ту, которую они снимали, когда Гриша был совсем маленький, и предвкушала, как же удобно будет ездить – не тащить сумки по душным электричкам, а добираться с комфортом.

Деньги родители почти насобирали: хорошо заработали на тортах, сняли с бабушкиной книжки, заняли у друзей, кто сколько смог дать, но все еще не хватало.

В конце мая мама взяла отпуск, и теперь они с тетей Томой пекли каждый день. Бабушка получила путевку в санаторий и уехала на целый месяц в Кисловодск. На время отъезда ее комнату превратили в кондитерский цех: старое пианино заставили пакетами с