Все свои надежды он возлагал на поездку в Нью-Йорк, мечтая о передышке от ежедневных издевательств и о кратком погружении в долгожданный романтический мир. Что ни неделя, из-за его проступков мечта откладывалась: например, его постоянно ловили за чтением после отбоя (оно служило бледной заменой все того же отчаянного бегства от реальности), и оттого нетерпеливое ожидание перерастало в жгучий голод. Мысль о том, что и в этот раз он никуда не поедет, была просто невыносима, и он пробежал в уме список тех, кого мог бы позвать себе в компанию. Выбор оказался невелик: Толстый Гаспар, Тредуэй и Багз Браун. Стремительный обход их комнат показал, что все они воспользовались предоставляемой по средам возможностью пойти в Истчестер.

Бэзил раздумывал недолго. До пяти часов оставалось совсем немного времени, и выход был только один: пуститься за ними вдогонку. Нарушение домашнего ареста было для него не внове, хотя последняя попытка закончилась неудачей и новым сроком. У себя в комнате он натянул теплый свитер (пальто слишком явно выдавало бы его намерения), сверху набросил пиджак, а кепку засунул в задний карман. Беззаботно насвистывая, он спустился по лестнице и зашагал по траве в сторону спортивного зала. Остановился, как будто заглядывая в окна — сначала в то, что ближе к дорожке, а потом и в угловое. Затем быстро (но не слишком) переместился к зарослям сирени. Обежал угол, припустил по длинной лужайке, которая не просматривалась из окон, и, раздвинув проволочное ограждение, пробрался на территорию соседней усадьбы. Свобода. На холодном ноябрьском ветру Бэзил надел кепку; до городка было полмили пути.

В Истчестере, фермерском поселении городского типа, располагалась небольшая обувная фабрика. Школяры облюбовали все заведения, рассчитанные на фабричных рабочих: киношку, передвижную закусочную, получившую название «Дог», и Бостонскую кондитерскую. Перво-наперво Бэзил отправился к «Догу» — и тут же встретил одного из кандидатов на поездку. Это был Багз Браун, истеричный малый, у которого случались припадки; однокашники старательно обходили его стороной. Много лет спустя он стал блестящим адвокатом, но тогда, в Сент-Реджисе, слыл типичным придурком, так как причине своей нервной организации днями напролет из давал дикие вопли.

Обычно он водился с мелюзгой, еще не впитавшей предрассудки старших; именно в таком обществе и застал его Бэзил.

— Ву-ии! — заголосил Багз. — Ии-ии-ии! — Поднеся ладонь ко рту и часто-часто хлопая себя по губам, он изобразил нечто вроде «уа-уа-уа». — Ба, Пузырь Ли! Это Пузырь Ли! Пуз-Пуз-Пуз-Пуз-Пузырь Ли!

— Погоди, Багз, — в тревоге сказал Бэзил, опасаясь, как бы тот окончательно не спятил, пока не дал себя уломать. — Слушай, Багз, дело есть. Кончай блажить, Багз, помолчи минуту. Ты готов после обеда в субботу поехать со мной в Нью-Йорк?

— Хи-ии-ии! — завопил Багз, огорчив Бэзила. — Уи-ии-ии!

— Кроме шуток, Багз, ты готов? При желании могли бы поехать вместе.

— Мне к врачу назначено, — сказал Багз, внезапно успокоившись. — Провериться, насколько я чокнутый.

— А в другой день нельзя провериться? — без тени юмора спросил Бэзил.

— Вуии-ии-ии! — вскричал Багз.

— Ладно тогда, — поспешно отступился Бэзил. — Ты Толстого Гаспара, случайно, не видел?

Багз орал благим матом, но Толстого видел кто-то другой: Бэзила направили в Бостонскую кондитерскую.

Это был дешевый, липкий сахарный рай. Запах его, удушающий и тошнотворный, пронизывал всю округу и вызывал у взрослых повышенную потливость ладоней; посетителей он встречал, как нравственный заслон — прямо на пороге. Внутри, под тучей мух, напоминавшей плотное черное кружево, рядком сидели мальчики, поглощая вместо обеда бананы с мороженым под взбитыми сливками, арахис в кленовом сиропе и пломбир с воздушным рисом, шоколадом и орешками. Бэзил нашел Толстого Гаспара в стороне, за столиком.

Для Бэзила он был маловероятным и в то же время самым желательным компаньоном. Его считали неплохим парнем; более того, он был настолько добродушен, что прилично обходился с Бэзилом и на протяжении всей осени не сказал ему худого слова. Бэзил понимал, что он таков по натуре, но все же надеялся, что Толстый просто к нему хорошо относится, как люди из прежней жизни; сейчас ему отчаянно захотелось его уговорить. Но это было из области мечтаний: при появлении Бэзила к нему повернулись каменные лица двух других парней, сидевших за тем же столиком, и надежда стала таять.

— Послушай, Толстый… — начал он, осекся, но тут же выпалил: — Я под арестом, но сбежал, чтобы с тобой переговорить. Доктор Бейкон сказал, что в субботу отпустит меня в Нью-Йорк, если я найду двух попутчиков. Я позвал Багза Брауна, но он не может, вот я и решил позвать тебя.

Он умолк, терзаясь смущением, и стал ждать. Вдруг двое приятелей Толстого разразились оглушительным смехом:

— Багз еще мозгами не трахнулся!

Толстый Гаспар колебался. В субботу он всяко не мог поехать в Нью-Йорк и в других обстоятельствах нашел бы способ отказаться не обидев. Он ничего не имел против Бэзила или кого бы то ни было другого, но у мальчиков способность противостоять общественному мнению развита довольно слабо, и он повелся на презрительный хохот дружков.

— Неохота, — равнодушно промямлил он. — Я-то при чем?

— Просто решил тебя позвать.

Тут Гаспар, немного устыдившись, издал саркастический смешок и склонился над мороженым.

Развернувшись, Бэзил подошел к стойке и глухим, незнакомым голосом заказал клубничный десерт. Он ел, не чувствуя вкуса, под шепотки и фырканье у себя за спиной. Как в тумане, он направился к выходу не заплатив, но его окликнул буфетчик, что вызвало новый взрыв издевательского хохота.

Бэзил хотел было вернуться и врезать кому-нибудь из насмешников, но этим он ничего бы не добился. Ему сказали бы правду: он потому пресмыкается, что никто не хочет с ним ехать. Сжав кулаки, он в бессильной ярости вышел на улицу.

Теперь нужно было срочно найти третьего кандидата на поездку в Нью-Йорк — Тредуэя. Того приняли в Сент-Реджис, когда учебный год шел полным ходом, и неделю назад подселили в комнату к Бэзилу. Поскольку Тредуэй не был свидетелем травли, которой Бэзил подвергался на протяжении всей осени, Бэзил держался с ним естественно, и у них завязались если не дружеские, то, по крайней мере, ровные отношения.

— Слышь, Тредуэй, — окликнул он, еще не оправившись от эпизода в кондитерской. — В субботу после обеда не хочешь смотаться в Нью-Йорк, на спектакль?

Он осекся, сообразив, что рядом стоит его заклятый враг Брик Уэйлз — парень, с которым у них вышла драка. Переводя взгляд с одного на другого, Бэзил уловил досаду в глазах Тредуэя и отсутствующее выражение Брика Уэйлза: все стало ясно. Тредуэю, который еще не вполне освоился в школе, только что открыли глаза на персону его соседа по комнате. Как и Толстый Гаспар, он мог бы откликнуться на искренний зов, но предпочел разорвать дружеские отношения.

— Еще не хватало, — коротко бросил он. — Бывай.