никогда прежде не видел женщин. Скорее всего, таких, как она, он и вправду прежде не встречал.

— Кто эта печальная особа? — усмехнулась Камилла, обратившись к Мэтью.

— Мой друг Хадсон.

Камилла некоторое время молча смотрела в лицо Грейтхауза, а затем махнула свободной рукой из стороны в сторону перед своим носом.

— Вы что, никогда не моетесь? — спросила она и поспешила пройти мимо него.

— Кто это, черт возьми, был? — спросил Хадсон, когда женщина исчезла из виду.

— Охотница на ведьм.

Или ведьма, — снова подумал Мэтью.

— Кто?

— Неважно. Я расскажу тебе позже.

Мэтью пошел за Камиллой, чтобы проводить ее и Сантьяго, однако его остановил голос Хадсона, в котором впервые с момента приезда сюда прозвучало чуть больше силы.

— Мэтью!

— Да?

Хадсон подошел к нему и посмотрел туда, где скрылась Камилла.

— Может быть… я должен привести себя в порядок. Как ты думаешь?

— Я думаю, что да, — ответил Мэтью, побоявшись спугнуть мимолетное вдохновение друга.

— Ты… можешь принести мне мыло? Я имею в виду… когда сможешь. И… — рука Хадсона поднялась и коснулась его спутанной бороды. — Может… ножницы и бритву?

— Можешь воспользоваться моими, — ответил Мэтью. — Я принесу их тебе, — он начал спускаться вслед за Камиллой Эспазиель к губернаторской карете и на полпути к подножию лестницы понял, что, кем бы она ни была — охотницей на ведьм или ведьмой, — эта женщина уже наложила заклятие на Хадсона, и оно вполне могло быть достаточно сильным, чтобы спасти жизнь его друга.

Глава четвертая

Попав на Сардинию, Мэтью вскоре узнал, что здесь водятся дикие кабаны, и не удивился, увидев на ужине губернатора Сантьяго серебряное блюдо с жареным кабаньим мясом. Мясо было почти почерневшим и подавалось с различными соусами. Впрочем, это было не единственное блюдо вечера. Сегодня в роскошно обставленной столовой, украшенной гербами в рамках и написанными маслом портретами сердитых старых чиновников, также подавали угощения из свинины, жареных голубей, запеченных анчоусов и разнообразных овощей. Мэтью понял, что приглашение на трапезу — еще одна демонстрация доброй воли Сантьяго. Об этом кричало все: коллекции мечей, топоров, копий и другого оружия, развешанного по стенам и будто напоминавшего англичанам о том, какое место им здесь уготовано.

Мэтью дожидался той части ужина, в которой начнется обсуждение главных вопросов. Ведь пока что — после трех блюд и бутылки «Темпранильо» — единственным предметом обсуждения были вопросы о том, как идут дела в колониях, какая там погода, какие там предприятия и интересы. Мэтью не преминул напомнить губернатору, что в Нью-Йорке его ждет невеста, и, чем скорее у него появится возможность туда вернуться, тем лучше. Сантьяго проигнорировал эти замечания. Ему больше нравилось отпускать едкие замечания о «голодных и глупых» целях английской армии и «жадной и детской» политике правительства Англии. Вице-королю Франсиско Хинесу Руису де Кастро все эти реплики приходилось переводить, ведь он не знал «языка варваров».

Де Кастро, щеголявший в темно-синем бархатном костюме, украшенном золотыми пуговицами, множеством медалей, желтыми манжетами и высоким кружевным воротником, был невысоким, стройным мужчиной лет пятидесяти с подстриженной седой бородкой и седыми усами, закрученными на концах. Он сидел во главе стола, справа от него — Сантьяго и Камилла Эспазиель, слева — Мэтью и кардинал Блэк.

Де Кастро старался не задерживать на Блэке слишком долгих взглядов. Безумный кардинал был закутан в свой обычный черный плащ, темные волосы были напомажены, а свежевыбритое лицо казалось таким же угрюмым, как портреты на стенах. Он ел медленно, делал долгие паузы между кусками и не произносил ни слова, даже когда ему задавали вопросы. Мэтью задумался, уж не считает ли он, что один из четырех свободных стульев за столом занимает Доминус, потому что время от времени на уродливом лице Блэка появлялась едва заметная улыбка человека, знающего то, чего не знают другие.

К счастью, Сантьяго не позвал на этот ужин свою жену — вероятно, решив, что Блэк ей не понравится, и у нее пропадет аппетит в его присутствии.

Мэтью также отметил, что Камилла Эспазиель, переодевшаяся в платье цвета морской волны, еще сильнее подчеркнувшее выразительность ее глаз, пристально следит за кардиналом Блэком. Она забрала свои серебристые волосы назад и закрепила их черепаховыми гребнями, продемонстрировав ярко выраженную горбинку на носу. Камилла снова показалась Мэтью грозной, даже сидя за обеденным столом. И красивой. Непосредственно к нему она не обращалась, и Мэтью ждал, когда кто-нибудь объяснит ему, чего от него ждут. Впрочем, пока что он позволил себе просто насладиться пиром, потому что уже давненько не отведывал ничего подобного.

Беседа продолжалась. Де Кастро переговаривался с Сантьяго и Камиллой. Мэтью пытался вникнуть в суть разговора, но улавливал лишь обрывки фраз. Вскоре он оставил попытки и налил себе еще одну порцию вина.

Слуги принесли тарелки с ванильным тортом, бисквитами, сахаром и маленькими порциями какого-то блюда, коего Мэтью никогда прежде не видел. Оно было похоже на кусочки чего-то пышного и желтого, политого медом. Осмелившись попробовать неизвестное блюдо вилкой, Мэтью обнаружил, что оно аппетитно хрустит, а на вкус одновременно соленое и сладкое.

— Могу я спросить, что это? — поинтересовался он у губернатора.

Ответ не заставил себя ждать:

— Palomitas.

— Да, но из чего это приготовлено?

— Полагаю, на вашем языке это будет называться «воздушная кукуруза».

— Кукуруза? Она не похожа на ту кукурузу, которую я когда-либо пробовал.

Сантьяго посмотрел на него, как на самого невежественного жителя Альгеро.

— Наш великий завоеватель и благородный лорд Кортес привез эти зерна кукурузы и способ их приготовления в Испанию после завоевания империи ацтеков в 1500-х годах. Ацтеки ели это и использовали в своих религиозных церемониях, если их богопротивные ритуалы можно так назвать, — фыркнул он. — Мы усовершенствовали процесс, и вместо кастрюль с горячим песком стали применять специальные паровые котлы. Я ценю, что вам это интересно.

Блэк внезапно разразился лающим смехом, от которого Сантьяго и де Кастро подпрыгнули на своих стульях. Глаза нечестивого кардинала блеснули в свете свечей.

— Я знал, что испанцы — нация неуклюж, — сказал он, — но я и представить себе не мог, что они могут испортить такую простую вещь, как кукуруза. — Он отодвинул свою тарелку. — Это отвратительно.

— Мы примем ваше мнение к сведению, — с явным пренебрежением сказал Сантьяго,