«клевый» Полина знала, но при чем тут море? Что ж, не каждый разум способен выдержать встречу с потусторонцем.

Слова компаньона, безвременно сошедшего с ума, подействовали на призрака удивительным образом. Он застыл, повернул к Йосе голову и слегка обмяк. Пропал оскал, волосы покорно улеглись на плечи. Даже тьма в глазах стала мягче и светлее, будто ее заволок туман.

– Клевое, – повторила гниль. – Сам распарывал и вшивал клинья.

– Там цветы на вставках? Незабудки?

– Не видно уже, но это ландыши. – Призрак провел по штанам снизу вверх и коснулся пояса. – А тут ксивник был, из мешка из-под картошки, но сгнил.

– А я шить не умею, только вот, – вжикнула молния, – акрилом нарисовал.

– Ка-айф.

– Ага.

Не выдержав, Полина бросила взгляд через плечо. Йося стоял в расстегнутой куртке и показывал призраку пацифистский символ, изображенный на футболке. Лицо у компаньона по-прежнему отливало вечерней синевой, но в глазах не было прежнего ужаса. Если бы Полину спросили об эмоциональном составе его взгляда, она бы сказала: двадцать процентов страха, двадцать – сомнения и шестьдесят – решимости. Совсем неплохо для того, кто впервые столкнулся с потусторонцем.

– Вообще, мы искали вот этого чувака, – Йося указал рукой на труп, – и не ожидали, что встретим тут тебя. Ну, я точно не ожидал. Но, как пел Скотти, «you're gonna meet some gentle people there».

Во тьме глазниц шевельнулось узнавание, и звук просочился сквозь ребра: «If you're going to San Francisco»[6].

– Нам бы понять, что с ним случилось. Поможешь? А потом мы тоже инфой поделимся. – Компаньон бросил вопросительный взгляд на Полину, и она кивнула.

Покачиваясь из стороны в сторону, призрак заговорил:

– Тот, у кого много лиц. Многоликий, как сказала герлица. Он убил толстобрюхого.

– Почему? – спросила Полина.

– Не знаю, – выдавил потусторонец. – Многоликий ненавидел его, и было за что. Думаю, было. – Он медленно кивнул. – Толстобрюхий делал плохие вещи. Не знаю какие, но чувствую: мерзкий был тип. Эта мерзость, его мысли, чувства… его поступки… они-то и пробудили меня. Почему нас притягивает все безобразное? – с философской задумчивостью пробормотал он.

– Как Многоликий попал на крышу? Фотограф впустил его?

Сплющенная голова нервно дернулась, и остатки кожи на лбу пришли в движение: казалось, призрак нахмурился.

– Многоликого не надо впускать, он приходит сам. Куда хочет, когда хочет. Он свободен. – Тьма в глазницах сгустилась. – Я хочу быть как он. Стать как он.

Полина почувствовала, как напряжение сковывает плечи и ползет дальше вдоль позвоночника. В желудок будто упала гиря, вторая, чуть меньше, опустилась на лоб. В левую руку вернулся холод – и закрутил, задергал изнутри. Все, что сказал призрак, вело к короткому, простому и невозможному выводу.

Многоликий не человек.

Полина знала: этого не может быть. Потусторонцы не разгуливают по Петербургу, вольные, как сквозняки. Они остаются прикованными к местам своей смерти. Это незыблемо, как законы физики, химии и биологии. За все десять лет, со времен первой охоты, Полина не сталкивалась ни с чем подобным. Ни одна запись отца, ни одно его слово не давали ей повода усомниться: призраки не способны перемещаться по городу. Даже главный папин тост звучал так: «Выпьем за то, что мы входим в клетки к хищникам, а не хищники – в наши дома». У Полины пересохло во рту.

Чувствуя, как трещит и расползается картина мира, она спросила:

– Как он выглядит, Многоликий?

Вдруг призрак даст хоть какую-то надежду, что убийца принадлежит этому миру, а не иному? Скажет что-то про маску, грим, да хоть поглощенного близнеца, чье искаженное лицо застыло на затылке убийцы. Всего одна деталь, крохотная зацепка, все что угодно – лишь бы ей не пришлось дополнять записи отца: «Обнаружено новое семейство потусторонцев».

– Ты ничего не знаешь про Многоликого, да, герлица? – Тьма в глазницах налилась тяжестью. – Ты меня обманула. Вы обманули.

Призрак понурил плечи, опустил расплющенную голову и качнулся назад, будто намереваясь повторить прыжок с крыши, совершенный при жизни. Полина услышала, как за спиной глубоко вдохнул Йося, – должно быть, ему хотелось оправдаться перед потусторонцем. Огорченный вид призрака сбил компаньона с толку. Напрасно.

Вместо того чтобы покинуть крышу, потусторонец рванул к фотографу. Подбросил раздутое тело, точно оно ничего не весило, и метнул в Полину.

Она ожидала атаку, но не такую. Не подумала, что призрак использует труп, хоть и знала: каждый предмет, попавший во владения потусторонца, может быть использован им против тебя. Мертвый человек – тоже предмет. Труп, отвратительно бултыхнувшись в воздухе, сшиб Полину с ног. Тяжелая туша придавила к кровле, что-то вытекло на платье, и гнилостный запах вышиб слезы. Рядом сухим дождем попадали фотографии.

Гниль взметнулась, набрала высоту и застыла над крышей. А мгновение спустя, выставив вперед обглоданные руки, хищной птицей бросилась на Йосю. Компаньон побежал: замелькали белые кроксы. Один слетел, Йося запнулся и растянулся на кровле – вся его ловкость, похоже, вылетела в водосточную трубу.

Полина не стала тратить время на то, чтобы выбраться из-под трупа. Она вздернула руку, загнула палец и крикнула:

– Слепой!

Глазницы потусторонца были пусты, но призрачное зрение работало по иным законам. Взвыв, гниль схватилась за лицо и заметалась в воздухе. Сквозь серые косточки пальцев, прижатые к глазницам, сочилась тьма – словно из скорлупок вытекали отравленные яйца. Йося, вскочив на ноги, метнулся к Полине. Схватил под мышки и, морщась от запаха и вида гниющего тела, выволок из-под фотографа.

– Занемог! – К большому пальцу присоединился средний.

Призрак захрипел и медленно, как жухлый ноябрьский лист, осел на кровлю. Дернулся, потом еще и еще – точно зашелся в беззвучном, но сильном кашле. Теперь оставалось главное: разорвать его на куски. Если Ромаша и его супруга сгинули сами, сровняв с землей место собственной кончины, то тут все ложилось на Полинины плечи.

Выпустив три недостающих луча, она сделала рукой несколько пассов, и золотые нити опутали гниль с головы до ног. Призрак не вырывался. Лишь хрипел, повернув голову к Полине и ее компаньону. Она натянула лучи и почувствовала, как на лбу вздулась вена, а по вискам потек холодный пот. Сильнее, надо давить сильнее. Дыхание стало прерывистым и тяжелым, рука задрожала от натуги. Глаза застелила дымка. Нити вонзились в призрака, и золотое свечение наполнило его. Свет хлынул: из глазниц – как слезы, изо рта – как крик. Части тела отделились друг от друга, точно над ними потрудился опытный мясник. Призрак развалился на бесформенные куски, и его плоть растаяла в свете восходящего солнца. Растаяли и нити.

Полина перевела дух, утерла лицо рукавом и поправила волосы. Взглянула на компаньона. Только что Йося