Когда за окнами начинает темнеть, а восемь часов истекают, осторожно приподнимаюсь на локтях и понимаю, что с ходьбой я погорячилась. Максимум что смогу – пройти несколько метров по стеночке. Мне нужна любая информация о моем сыне. Состояние здоровья, рост, вес. Я хочу его видеть…

Из детского отделения, которое находится в десяти метрах от моей палаты, доносится жалобный плач. Сердце сжимается в тиски, и я думаю о том, может ли это плакать мой ребенок?

- Ты что здесь делаешь? – выходит из отделения медсестра. – С трудом передвигаешься, идёшь, бледная как поганка! Ещё сознание потеряешь! Мы сами приносим деток, когда видим, что мама уже восстановилась.

- Я хотела посмотреть на своего сына. Одним глазком… Пожалуйста…

- Фамилия?

- Тихонова.

- Хм… А к нам не поступал такой.

***

Сердце проваливается куда-то в пятки, а по спине проходит мерзкий холод. Догадки всплывают одна впереди другой. Одна другой страшнее… Где мой Илюшка? Что с ним? Неужели Андрей выполнил обещание и забрал у меня сына? Нет, он бы не смог… Не смог… Или я думаю о нём лучше, чем он есть на самом деле?

- Эй, ты чего, Тихонова? - спрашивает медсестра, заметив моё выражение лица. - Сейчас узнаем, что там произошло! Ты только в обморок не падай, ладно?

- Я никуда не пойду до тех пор, пока не узнаю, где мой ребёнок!

- Не волнуйся, милая. Обещаю, что все узнаю.

Она берёт меня под руку и осторожно разворачивает в обратную сторону. От неё пахнет лекарствами и мятой и несмотря на то, что мне хочется визжать во весь голос, я терпеливо следую за ней.

Живот ноет, когда я опускаюсь на жёсткий больничный матрас, но физическая боль от полостной операции не имеет ничего общего с тем, что творится у меня в душе.

Перед уходом медсестра словно заведенная повторяет фразу о том, что она скоро вернётся, как только узнает, где находится мой сын.

«Я сильная, я не буду плакать…», - говорю себе, глотая слёзы, когда остаюсь одна в палате.

Уверена, что произошла чудовищная ошибка и вскоре её исправят. Я увижу Илюшку, приложу к груди, прикоснусь к теплой бархатной коже и вдохну родной младенческий запах. Словно в довесок ко всему в соседней палате начинает плакать ребёнок. Я закрываю уши ладонями и пытаюсь сконцентрироваться на происходящем, чтобы увидеть какую-то логику.

Всем мамам приносят детей на кормление, а мне не принесли. Что-то с Илюшкой? Последствия гипоксии? Проблемы с сердцем? Поэтому его нет в отделении, где лежат здоровые дети?

Дверь в палату открывается, и я резко дёргаюсь, выныривая из собственных мыслей. На пороге показывается лечащий врач, который принимал у меня роды.

- Нина, извини, что задержалась с обходом, - разводит руки в стороны. - У нас такой переполох в больнице – проверка из министерства приехала.

Я не дышу. Жадно ловлю каждое слово.

Скажи. Просто скажи, чёрт возьми, где мой ребёнок.

- Твой муж поднял всех на ноги.

- Он не мой муж.

Она кривится будто это не имеет никакого значения.

- Хорошо, отец ребёнка, - согласно кивает. – Ваш мальчик родился с весом три килограмма и сто граммов, ростом пятьдесят сантиметров.

В моей памяти мгновенно отбиваются эти цифры. Теперь я никогда их не забуду.

- Мы наблюдали за ребёнком и сделали всё согласно плану: электрокардиограмму, рентгенографию грудной клетки и эхокардиографию. Увы, дефект за время беременности значительно увеличился в размерах, и мы сочли необходимым выполнить операцию, не дожидаясь серьезных последствий. Чем раньше дефект будет устранен, тем больше вероятность полного восстановления морфологии сердца и легких и ниже вероятность осложнений.

- Моему сыну сделали операцию? – спрашиваю сдавленным голосом.

В висках начинает болезненно пульсировать. Как же так? Я надеялась, что мы сумеем справиться с патологией без хирургического вмешательства.

- Да, Нина. Ты же подписывала согласие перед кесаревым сечением. Но ты не волнуйся, всё прошло успешно! Мы использовали щадящий метод – эндоваскулярный. Благодаря этому методу пороки сердца исправляются без разреза грудной клетки. Для доступа используются сосуды бедра. После пункции сосуда в отверстие вводятся миниатюрные инструменты, с помощью которых и проводятся вмешательства.

- Что сейчас с Илюшей?

- Он в соседнем помещении детской кардиологии. Находится в реанимации под искусственной вентиляцией легких, но это обычная практика абсолютно для всех детей, которые пережили подобную операцию.

- Боже…

Я до последнего верила, что буду лежать в родзале счастливая с малышом на руках и прикладывать его к груди. Мне хотелось, чтобы сын знал – я всегда буду рядом с самого начала появления в этом мире. И его отец тоже будет рядом.

- Когда операция проходит на ещё здоровой сердечной мышце, ребёнок из инвалида превращается в абсолютно здорового человека, - успокаивает меня врач. - Чуть позже к тебе зайдет кардиолог и расскажет детали операции. Так же о послеоперационном периоде. Какое-то время будут проблемы с грудным вскармливанием, поэтому попроси отца ребёнка привезти молокоотсос, чтобы иметь возможность передавать в отделение жизненно важное грудное молоко.

Дальше доктор просит лечь меня на спину и ощупывает живот. Несмотря на неприятные ощущения выражение моего лица остается каменным. Я сильная, я больше не буду плакать и нервничать. Мне нужно сохранить ценное грудное вскармливание, чтобы предоставить его Илюшке.

Через полчаса в палату забегает всполошенная медсестра и приносит недостающие вещи, которые я оставила в родзале: сменную одежду, гигиеническую косметику и телефон. На нем с десяток пропущенных звонков от Андрея и столько же от мамы.

Маме я решаю пока не звонить, а Муратов снимает трубку сразу же.

- Как ты?

- Всё хорошо, - закатываю глаза к потолку и часто моргаю, чтобы предотвратить очередной поток слёз. – Как наш сын?

- В реанимации. Я только что вышел оттуда.

- Ты видел его?

- И не только, - усмехается Андрей и на душе становится чуточку теплее. – Он такой крошечный... Не помню, чтобы Лера была такой миниатюрной.

Сердце болезненно сжимается и кровоточит. Невозможно оставаться равнодушной после его слов. Я боялась, что Андрей не сможет полюбить сына так сильно, как любил дочь, но... как же сильно я ошибалась!

- Ребёнка положили мне на грудь, как только он родился. Сказали, что для него появление на свет — это большой стресс. И чтобы свести к минимуму его последствия, в роддоме в последние годы введено такое новшество, как так называемая «тепловая цепочка».