А когда все в том же многострадальном 1988 году, 4-го (опять же!) октября, то есть ровно через четыре месяца после взрыва в Арзамасе, уже на станции «Свердловск-Сортировочный» рванула еще пара вагонов с разрядным грузом[25] и лишь в силу объективных обстоятельств это трагическое происшествие не совпало по времени с моментом прохождения через эту станцию железнодорожного состава с каким-то атомным специзделием из Свердловска-45, – это что, тоже прикажете списать в разряд «случайных временных совпадений»?

При желании можно было бы поднапрячь память и еще немало подобных странностей припомнить. Перечислю лишь некоторые из них, связанные с атомной энергетикой.

Далеко не все знают, что после произошедшей аварии на 4-м энергоблоке Чернобылю грозила еще более серьезная по своим масштабам катастрофа, после которой «матери городов русских» уж наверняка пришел бы конец. Дело в том, что выявилась реальная угроза «прожигания» раскаленной до нескольких тысяч градусов Цельсия активной зоной реактора, его радиоактивным ядром сначала конструкционного материала оболочки, а затем и бетонного фундамента четвертого энергоблока. К тому же значительно возросла нагрузка на основание здания из-за того, что вертолетчики (не по своей инициативе, конечно) стали сбрасывать в провал крыши 4-го энергоблока мешки с песком с добавлением свинцовых опилок, имевших значительный вес. Это уже позднее, слава богу, одумались и перешли к использованию боросодержащих соединений.

Так вот, историческую роль в прояснении обстановки с возможным движением вниз активной зоны реактора сыграли то ли четыре, то ли пять роботов-разведчиков – два из них были отечественными, остальные были получены в порядке оказания срочной помощи по линии МАГАТЭ. Все они героически погибли от закритичного уровня радиации, но перед собственной кончиной успели сообщить – активная зона реактора начала двигаться вниз, пусть даже и немного, всего лишь на несколько сантиметров. Только после получения этих бесценных сведений основные усилия спасателей были сконцентрированы на укреплении основания, на создании еще одной искусственно охлаждаемой подпорной стенки под фундаментом энергоблока.

А в чем заключалась тогда опасность? Да в том, что Чернобыльская станция была построена не на скальном основании, как следовало бы это сделать по уму-разуму, а на песчаных грунтах. И от огромного подземного резервуара высококачественных вод питьевых кондиций ядерный реактор отделяли лишь полсотни с лишним метров песка, глины и известняка. Раскаленный реактор прошел бы сквозь них, словно нож через кусок сливочного масла, и бухнулся бы в огромный водный бассейн. Взрыв, конечно, был бы грандиозным светопреставлением, а Припяти с Днепром навечно учинился бы ядерный кирдык…

Об этой вполне реальной угрозе дальнейшему существованию и Славутича, и «матери городов русских» честно и откровенно поведал миру в 2001 году председатель химкинской районной организации «Чернобыль России» Г. А. Винокуров в своем интервью изданию Социалистической народной партии России. Именно он, опытный горняк-атомщик, бывший работник Уч-Кудукского уранового рудника в Узбекистане, руководил на разрушенном 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС работой большой группы специалистов «Мосинжстроя», которые в запредельных условиях радиационной опасности в самые сжатые сроки осуществили проходку 200-метрового тоннеля (шахты) и тем самым дали возможность начать затем работы по укреплению дна реактора под его активной зоной[26].

Естественно, что после аварии стали искать «крайних» по всем направлениям – от физиков-теоретиков и создателей данного типа атомного реактора до проектировщиков и строителей станции. Закономерно возник также вопрос: а в чью это «мудрую» голову пришла шальная мысль строительства атомной станции фактически на берегу водохранилища, снабжающего столицу Украины питьевой водой, да еще и на столь непрочных грунтах? Этот же далеко не праздный вопрос стал весьма осязаемо витать в воздухе и после аварии в Волгодонске, на одном из основных объектов советского атомного машиностроения, где произошло обрушение стены предприятия. Сюда же можно «до кучи» добавить и скандал, поднятый вокруг идеи строительства Крымской АЭС в зоне тектонического разлома земной коры. Да и с Южно-Украинской и Хмельницкой АЭС тоже не все было гладко…

Картина оказалась удручающей. Заинтересованные организации и их должностные лица стали валить вину друг на друга, пытаясь решить при этом свои застарелые шкурные проблемы. Особенно ярко это проявилось в очень неприглядном эпизоде, связанном с фактической травлей и с последовавшей после этого трагической гибелью академика Легасова, но это уже отдельный серьезный разговор.

Кое-что чекистам все-таки удалось «нарыть». Было установлено, что значительная часть ведущих специалистов-проектировщиков, причастных к разработке главных конструкционных элементов промышленных зданий специального назначения, благополучно пребывают ныне за рубежом, покинув в разные годы СССР в основном по каналам эмиграции.

Занимались проработкой всех, даже самых невероятных, на первый взгляд, версий произошедших в стране катастроф советские органы госбезопасности? Занимались, конечно, да что толку?

Голова-то в государственном теле уже фактически отсутствовала, некому было важные решения принимать, некому было брать на себя лишнюю обузу и нести дополнительную моральную и политическую ответственность за происходящее в стране и вокруг нее.

Единое союзное государство вовсю рушилось по всем возможным швам и скрепам, а генсеку-президенту все происходящее внутри страны было до лампочки. Он после XIX партконференции всю внутреннюю политику страны забросил в пыльный угол и преимущественно стал, совсем как недавно до него «выдающийся защитник дела мира и социального прогресса» Никита Хрущев, дутый международный авторитет себе зарабатывать да за лаврами миротворца и почетными званиями гоняться – от нобелевского лауреата до «почетного немца».

Следует сказать прямо и недвусмысленно: Горбачев в подобных случаях всегда принимал известную позу страуса или трех обезьян на статуэтке: не слышал, не видел, не знаю, не докладывали, не информировали. Нагло врал, конечно, причем в подавляющем числе эпизодов.

Так, о нарастании напряженности в Тбилиси накануне известных тбилисских событий он был подробно информирован еще 7–8 апреля 1989 года, будучи в зарубежной поездке. На то и существовал «ССК» – совершенно секретный коммутатор, а также другие виды закрытой оперативной связи в любой точке пребывания главы государства.

И решения по сложившейся ситуации в Тбилиси принимал именно М. С. Горбачев, а не кто-то другой за него, даже если он сам и находился до конца дня 8 апреля вне Москвы. Но реагировал генсек на происходящие в Грузии события в свойственной ему манере, истинно «по-горбачевски» – не ставя собственноручной подписи в ознакомлении на доложенных ему шифротелеграммах и на иных письменных докладах силовиков, а ограничиваясь лишь устным указанием руководителю Общего отдела ЦК и чужой пометкой на них, типа: «М. С. Горбачеву доложено. В. Болдин».

Все это делалось сознательно и, скорее всего, для того, чтобы сохранить за собой возможность отмежеваться от происходящего и переложить впоследствии всю ответственность за коллегиально принятые решения по Тбилиси на Е. К. Лигачева, формально остававшегося на период