У меня чуть мозги не задымились от напряжения. Прокрутив ситуацию со всех сторон, пришел к выводу, что зелье вполне могли усовершенствовать. Кто? Глупый вопрос. Я сам сегодня помогал двум Видящим с новым видом зелья, более мощным, так кто тогда поручится, что они уже не проделали схожую работу с тем же зельем Дрига, "зельем правды", как его принято называть? Вот только какой-то дурак кричал, будто такое попросту невозможно, вроде как зелье уже совершенно. Идиотизм? Вполне. Нет предела совершенству и нет ничего невозможного… в приемлемом смысле этого слова. Что-нибудь такое эдакое я придумать смогу, но вот если смотреть на вещи реально, то невозможного просто не существует, есть лишь такие понятия, как "мало знаний" и "недостаточно энергии". Под эти два понятия можно подогнать все "невозможное". Ведь когда-то и Видящие считались легендой, а теперь у этой легенды есть своя Гильдия и свой Совет.

Анализ. Итог.

В самом сердце Акарнии, там, где уже несколько тысячелетий не ступала нога человека, медленно брели две фигуры. Обе фигуры были закутаны с ног до головы в плащи, белые, со странной черной орнаментальной вязью, которая по краям плащей поднималась снизу до капюшонов. Палящее солнце и раскаленный песок под ногами им, казалось, ничуть не мешали. Фигуры неторопливо брели по месту одного из величайших сражений человечества, месту, ставшему за минувшие века обыкновенной пустыней.

- Сс`аргас! И почему Первый для этой миссии выбрал именно нас? - неожиданно и недовольно вопросила одна из закутанных в одежды фигур.

- Тимс, ты опять начинаешь? Я тебе когда-нибудь из-за твоего нытья голову оторву - глухо, отозвалась вторая фигура. Голос был какой-то… нереальный. Казалось, вместо прямых слов слышится эхо, причем в которое вписаны гулкие удары по металлу. Совершенно невозможное сочетание для обычного человека.

Если одежды у этих двоих были одинаковые, то внешне они сильно отличались. Тот, кого назвали Тимсом, возвышался над своим спутником на добрый аршин, хоть и имел пусть и высокий, но вполне человеческий рост, а вот второй, несмотря на свою почти карликовость, чуть ли не на целую сажень был шире в плечах. И если Тимс еще вполне подходил под определение "человек", то о его спутнике такое и близко нельзя было сказать.

- Господин Листер, это ведь так скучно! - уныло протянул Тимс. - И почему Акарнии все так боятся? Глупые людишки.

- Ты тоже человек, - без каких-либо эмоций произнес Листер.

- Не будем о грустном, - хмыкнул Тимс. - Вот завершим это задание, и я опять вернусь к своим картинам, пусть следующее выполняет кто-нибудь другой.

- Картины? Что - картины? Я продолжу свои эксперименты! - слова были произнесены все тем же глухим голосом, но в них прорезались хоть какие-то эмоции.

- Все бы вам эксперименты ставить, истинная красота запечатлена в произведениях искусства!

- Совершенно бесполезная вещь.

Последующие полчаса показали, что спор об искусстве между этими двумя возникал не в первый и, видимо, далеко не в последний раз. Лишь когда на границе видимости появилось странное, сильно перекореженное строение, спорщики замолчали. Остановившись, они некоторое время разглядывали здание, после чего вновь зашагали, но уже без слов.

- Снизу, - произнес Тимс.

- Он твой, - безразлично отозвался Листер.

- Хорошо.

Тимс остановился, и в ту же секунду перед ним появилась легкая дымка, а затем из нее резко проступила энергетическая печать, представлявшая собой невообразимо сложное сочетание линий, наложенное на пентаграмму. Стороннему человеку она могла показаться неким хаосом линий и странных букв. Мягко пульсируя синим светом, печать опустилась на песок, а вслед за ней опустился и Тимс. Встав на одно колено рядом с печатью, он дотронулся ладонью до ее центра. Секунду-две ничего не происходило, а затем от печати во все стороны устремились цепочки символов и десятки линий, а еще через пару мгновений на песке пульсировала печать радиусом более двух десятков саженей.

- Как глупо, - равнодушно произнес Листер, стоя рядом с Тимсом, - глупо и расточительно.

В следующую секунду из-под руки Тимса вырвался поток синего света, через полсотни саженей вонзившийся в землю. Едва это произошло, как окружающую местность сотрясло ужасающим грохотом. В месте, где поток скрылся под землей, единым разом, к небу устремились острые каменные пики, поднимая в воздух тучи песка и не только песка. Пронзенный насквозь, подвешенный в воздухе, на пиках извивался огромный червь. Жуткий рев разносился по пустыне, хвост, который не попал под удар каменных пик, раз за разом оглушительно бил по земле, наполняя воздух песком.

- Да заткнись ты, - поморщился Тимс и, повинуясь взмаху его руки, каждая из пик разъединилась на четыре части, разорвав огромного червя на куски.

- Глупо и расточительно, - повторил Листер. - За такое бы расточительство, будь ты моим учеником, я бы тебе голову оторвал.

- Мне скучно, - тяжко вздохнул Тимс. - Да и не так уж расточительно, хотя, не спорю, глупо. Пыль поднял, да и эту тушу теперь придется обходить.

Еще раз вздохнув, Тимс неспешно двинулся в обход останков мертвого червя.

- Довольно крупный экземпляр, добрая сотня саженей точно есть, - произнес Листер, и в его голосе опять зазвучали эмоции, легкий налет сожаления.

- Да зачем он вам? - удивился Тимс. - Жалкий и ни на что не годный червяк.

- Знания необходимы для моих экспериментов, а чтобы получить знания, иногда приходится заниматься совершенно безынтересными вещами. Например, такими, как этот червь.

- Вот поэтому картины и лучше ваших экспериментов, - довольно произнес Тимс, радуясь очередному аргументу в свою пользу.- Найдя нужные кисти, краски и пейзаж, я просто рисую и наслаждаюсь. И даже в поисках редких по качеству кистей и красок тоже есть своя прелесть и свое наслаждение.

- Наслаждаешься и, кроме наслаждения, не получаешь ровным счетом ничего, когда-нибудь ты умрешь именно потому, что занимался ерундой, - недовольно произнес Листер.

- Тогда ваша смерть наступит как раз из-за того, что вы не способны понять истинную красоту Искусства. Рисование картин и плетения из энергии - разве это не прекрасно? - с придыханием спросил Тимс, получая удовольствие лишь от одного смысла, что несли в себе произнесенные слова.

Поняв настроение своего партнера, Листер в кои-то веки решил промолчать, не расстраивая творческую натуру грубыми словами. Ведь иногда, не всегда, но иногда, Листер признавал, что ему нравится наблюдать за тем, как рисует Тимс. В нем он видел себя - такая же увлеченность тем, что приносит ни с чем не сравнимое наслаждение. Хотя сейчас не время думать о таких вещах, ведь у них есть задание Первого.

Помыв свою ложку и миску, я вернулся обратно к десятку. Обычно по вечерам мои новые товарищи собирались все вместе и начинались привычные для военных людей разговоры. В такое время часто можно было услышать громкие споры по поводу заточки мечей, лучшей стали, лучших кузнецов. Обсуждались различные приемы боя, особо горячие начинали их демонстрировать. Рассказывались истории из жизни или просто байки. Единственная тема, которая была под негласным запретом, - это мечты о будущем. Мечты, планы или даже просто высказанные желания. Считалось, что человек, начавший об этом говорить, очень скоро умрет. Вот только никто не брал в расчет, что и без разговоров люди в Легионе живут не особо долго. В результате чего получается чистая случайность… вернее, закономерная случайность. Человек начал вслух мечтать о будущем, а пошла череда сражений - и его убили. Появились слухи. Именно так и возникают суеверия.