— Хэй, бэби! В том-то и дело, что от фака ничего не зависит!

Джоанн вызывала в микро моделей с сольными выходами. Таких было три. Керри, Настя и Шерол, которая тряслась от страха. Это было ее первое большое фашион-шоу. Она даже просила Настю помочь ей научиться «ходить». Настя не знала, как это — научить. Ей казалось, что это должно получаться натурально и все зависит от твоей индивидуальности… которой у Шерол не было. У нее была густая рыжая копна волос и большие серые глаза. Это все.

Настя стояла внизу, рядом с Джоанн, и смотрела сольный выход Керри. Та не стала надевать полностью наряд «Осколков», а прихватила только накидку. Мэриэм наблюдала с самого верха — пыхтя сигаретой, в клубу дыма. С нее можно было бы сделать плакат — символ Лос-Анджелеса в вечном смоге.

— Ты видишь, Настя, как долго она… и ты тоже — это шанс для фотографов, — советовала Джоанн, восхищаясь Керри.

Настя подумала: «Как жаль, что Саша не увидит ее. Ему как-будто стыдно. Он вообще тихоня. И в любви он тихий», — Настя вспомнила, что только первую неделю их знакомства Саша как-то добивался ее. Потом, увидев, что она не убегает, успокоился. «И эта история с Виктором. Он же под окнами ходил с подушкой! Но, так и проходив, он не ворвался в квартиру. Будто не имел права. Будто боялся».

Настя прорепетировала свой выход под песню «Квин» «Еще один кусает пыль!»[72]под аплодисменты собравшихся внизу дизайнеров.

До шоу оставалось полчаса, и модели сидели на полу — кто в колготках, кто в кимоно, принесенных с собой. Тихоокеанский Центр уже шумел приливом гостей.

— Настья, ты… еврейка? — тихо спросила Шерол, сидящая рядом, будто боясь отойти и потеряться.

— Нет. Совсем нет, — Настя клеила к подошвам обуви бумажную тэйп[73]. От скольжения.

— Джоди тебя любит как родную. Когда бы к ней ни пришла, всегда о тебе говорит.

— Может, потому, что она сама была эмигрантка. Может, потому, что мой муж был еврей.

— О, наверное, поэтому. Евреи всегда друг другу помогают… Я так волнуюсь. А ты?

— Немного. Но это хорошо. Знаменитые актеры тоже нервничают перед выходом на сцену.

— А ты не хочешь пойти в актинг?[74]

— Шерол, это что — супермаркет? Пойти в актинг…

По всему второму этажу прокатилась волна сдерживаемых криков, приглушенных проклятий, и после паузы из репродукторов зазвучал голос мэра Лос-Анджелеса. Он зачитывал приветственную речь. Настя выглянула за штору — Брэдли стоял у подножия «Т». Он говорил о том, что эЛ.Эй. становится все более популярным по всей Америке, на Ист коаст[75]и за границей. Что недалек тот день, когда в Лос-Анджелесе проведут Олимпийские игры и тогда «мы все, жители Золотого штата и города — символа будущего — покажем им всем». Керри, подошедшая сзади, хихикнула Насте в ухо: «Кого ебет этот Лос-Анджелес? Проклятая дыра!» Раздались аплодисменты, свист — шоу начиналось через десять минут.

Настя подумала, что реклама «Сосе is it»[76]очень подходит миру моды. Только лозунг этот не о кока-коле, а о кокаине. Все, кому надо и не надо, нюхали кокаин. Фотографы, прибегающие за кулисы, модели и дизайнеры — все они постоянно скрывались на несколько минут А возвращаясь, кивали следующим на закуток, где было оставлено зеркало с белоснежными полосками и трубочкой.

После шоу у Насти пропало праздничное волнение. Она уже пережила восторженный момент своего сольного выхода, когда десяток фотографов «легли» с камерами по краям «Т», когда сотни глаз — знакомых и незнакомых, знаменитых и неизвестных — следили за ней одной, были устремлены на нее одну…

Джордж Кост прибежал поздравить и обнять. Фотографы щелкали, клацали своими аппаратами, снимая моделей в обнимку с дизайнерами. Все целовались. Кто-то стоял у колонн, будто подпирая их, на самом же деле опираясь. Постоянно открывали шампанское, стреляя пробками… Настя собиралась уходить. Шерол предложила подвезти ее.

— Шерол, почему ты торопишься уйти? — Настя искала свои вещи.

— Я следую совету Джоди. Она всегда мне говорит, чтобы ни в коем случае не связывалась с фотографами, с людьми из фашион.

— Пати до пяти… Drugs, drinks[77]! Как ты встанешь на интервью в девять утра? Все их модели герл-френд дрыхнут до полудня! Да? — Настя смеялась, передразнивая Джоди.

Когда Настя только ушла от Арчи, то же самое говорила ей Джоди. Ну вот она и ехала домой. Где наверняка под окнами ее ждал парень не из фашион, не фотограф… Мальчик Саша. Инженер нефтяной промышленности. Менеджер отдела ремонта часов. Саша-воришка. Саша мамин-сестрин сын…

Когда Настя сказала Виктору, что не хочет с ним больше видеться, он не понял почему. Он так же, как и в первый раз, улыбался до ушей. Она не сказала ему, что он хоть и похож на Буратино, но не такой самостоятельный. А Саша, он был тем смелым Буратино?

Выходя из здания «Плейбоя», казалось, что открываешь дверь в microwave oven — солнце Лос-Хамовска безжалостно палило сквозь смоговую завесу. Дав проехать потоку наглухо закрытых машин — airconditioners были предметом фетишизма — Настя перебежала Сансет-бульвар и села в «Фиат» салатного цвета. Машина была приобретена на деньги, частично одолженные у Друга и частично взятые навсегда у Саши.

Внизу на Сансете, сразу за Ферфакс-авеню, на правой стороне бульвара, стояла избушка из сказки. Русский ресторан «Ренессанс». В это время дня там обычно репетировал пианист Толечка Столяр.

Как и снаружи, внутри избушка была размалевана русской девушкой Таней, вдруг ставшей художницей в Америке. Настя не верила в то, что ее муж, никак не сдающий экзамены на зубного врача, съел из ее пиписьки подушечки-конфеты, положенные ею туда по неопытности заграничной жизни вместо ваты — cotton balls[78]. Некоторые незвезды советского балета ели кошачьи консервы, экономя во время гастролей, — это тоже было неразумно, так как дешевле было есть бананы…

В ресторане был полумрак, так что малевания Тани — хохломские цветочки, роспись под лаковые шкатулки — были не очень заметны.

В главном зале рядом с баром стоял огромный «Стэйнвей» с сыновьями и стульями вокруг, что делало рояль пьяно-баром. За клавиатурой уже сидел Толечка. Каждый день он выслушивал наставления от временного хозяина «Ренессанса». Временного — потому что он был бой-френд дочери настоящего хозяина, проживающего в Сан-Франциско. Временный учил Толечку петь, залезая в душу — имея в виду карман — клиента.