Не надо быть особо прозорливым, чтобы понять, что «масоны» или «пламенные революционеры» здесь ни при чем. «Революционную ситуацию» создал один человек — Николай Александрович Романов, последний русский монарх.

«Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти, который проявляли сменявшиеся один за другим правители распутинского назначения, к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство. Врагом народа его считали все: Пуришкевич и Чхеидзе, объединенное дворянство и рабочие группы, великие князья и сколько-нибудь образованные солдаты». Это мнение будущего главы Белого движения генерал-лейтенанта Антона Деникина, так увидевшего крушение царской власти с Румынского фронта.

Беспорядки в Петрограде, вспыхнувшие 27 февраля с подачи унтер-офицера Волынского запасного полка Тимофея Кирпичникова (взбунтовавшиеся волынцы прикончили начальника своей учебной команды штабс-капитана Ивана Лашкевича), затем прокатившиеся по всем подразделениям столичного гарнизона, поддержанные населением города и наиболее активными членами оппозиции в Государственной Думе, в итоге привели к цепной реакции, которую уже не мог контролировать никто. Ни власть, ни люди, на нее покушавшиеся. Джинн революции был выпущен из бутылки и быстро превратился в тот самый знаменитый «русский бунт бессмысленный и беспощадный». «Великая бескровная революция» только в Петрограде стоила 1443 убитых и раненых, среди которых значились 60 офицеров и 809 нижних чинов. Больше 100 офицеров и адмиралов были убиты на Балтике.

К концу февраля апокалипсический хаос в столице достиг апогея — уже никто ничем не управлял. Полиция и жандармы на улицу носа не казали, могли растерзать, банды грабителей сновали средь бела дня, грабя и убивая запросто. Забастовки, митинги, демонстрации, флаги, крики «Долой!», все на свете — от спекуляции до трона. Солдаты бегали из казарм на митинги, и не думая слушаться приказов офицеров. Те сами в казармах не рисковали появляться, участились случаи самосуда. Власть валялась под ногами, к ней уже потянулись десятки рук, но никто не знал, продержится ли он у власти хотя бы больше суток.

Впоследствии несколько офицеров — участников событий уверяли Деникина, что «растерянность и всеобщее непонимание положения в столице были так велики, что один твердый батальон, во главе с начальником, понимающим чего он хочет, мог повернуть вверх дном всю обстановку».

Видимо, эти офицеры сами плохо разбирались в обстановке. В громадном Петроградском гарнизоне (всего 460 тысяч штыков и сабель, из которых 200 тысяч в городе) не нашлось ни одного верного правительству батальона. Даже опора трона — казачество отказалось выступать на подавление беспорядков. Вся гвардия была на фронте. Крошечный отряд полковника Александра Кутепова (будущий лидер Белого движения), который попытался было восстановить порядок в районе Адмиралтейства, не видя поддержки от войск округа, вскоре разбежался. Сам император получил только ДВЕ телеграммы с предложением реальной поддержки — от командира 3-го конного корпуса графа Федора Келлера и командира гвардейского кав-корпуса генерала от кавалерии хана Гусейна Нахичеванского. Однако стояло ли за этим что-либо реальное, кроме личных чувств отважных кавалеристов?

«Каратели» генерала Иванова, посланные из Могилева в Петроград на усмирение, изо всех сил не спешили в столицу, правдами и неправдами саботируя собственное движение, пока окончательно не застряли далеко от Невы. Сам помазанник божий, которому ВСЕ командующие фронтами отказали в вооруженной поддержке, сумел доехать только до псковской станции Дно, где его встретили видные думцы Василий Шульгин и Александр Гучков, фактически в ультимативной форме потребовавшие от него отречения. Утомленный сплошными невзгодами, Николай сложил с себя корону, подписав отречение за себя и за сына Алексея (на что, кстати, не имел права), спустив «на дно» не только династию, но и всю империю.

Власть в России юридически перешла к Временному комитету Государственной Думы, тут же образовавшему Временное правительство во главе с князем Георгием Львовым и с министрами, представлявшими либеральные партии.

Интересно, что в 1920 году, когда Деникин в Лондоне беседовал с одним из самых активных думцев Павлом Милюковым, генерал спросил у него, почему премьером сделали именно князя Львова, которого всерьез никто не принимал. На что опытный политик ответил по-солдатски: «Выдвигались два кандидата: один — заведомая жопа, а другого хорошо еще не знали».

Однако к этому времени в Петрограде уже функционировал Совет рабочих и солдатских депутатов, составленный из эсеров и меньшевиков (во главе — меньшевик Николай Чхеидзе), который также претендовал на всю полноту власти. А поскольку влияние левых на толпу было несопоставимо с влиянием буржуазных партий, Временному правительству пришлось «проглотить» и первый же фортель Петросовета — так называемый приказ № 1, пустивший под откос всю военную машину рухнувшей империи. Заметим, подготовленный ДО ТОГО, как в России появилась легитимная власть в лице Временного правительства, утвержденного лишь на следующий день — 2 марта. «Вся власть Советам» стала реальностью ЗА СУТКИ до установления столь ругаемого всеми двоевластия.

Это было неслыханно. В разгар войны вводить в армии выборность командования, отменять чинопочитание, согласовывать приказы вышестоящего начальства с комитетами, представители которых и слышать не хотели о боевых действиях, — об этом не могли и мечтать в немецком Генштабе. По сути вся структура военной власти оказывалась парализованной. Армия покатилась под откос.

В Германии вздохнули спокойно. «Я часто мечтал об этой революции, которая должна была облегчить тяготы нашей войны, — писал в своем дневнике генерал Эрих Людендорф, — Вечная химера! Но сегодня мечта вдруг исполнилась непредвиденно. Я почувствовал, что с меня спала очень большая тяжесть». Хотя уже в позднейших его изданиях он вынужден был признать: «Но я не мог предположить, что она станет могилой для нашего могущества».

Кто именно был автором этого шедевра, установить так и не удалось. Специальное расследование их не обнаружило. В Петросовете быстро одумались, и Керенский с Чхеидзе на всех углах начали кричать, что не имеют к приказу № 1 никакого отношения. Сам Александр Керенский по-актерски заламывал руки и утверждал, что «отдал бы десять лет жизни, чтобы приказ не был подписан».

Потом конечно, в Петросовете оправдывались тем, что якобы приказ был подписан перед лицом толпы солдат, собравшейся перед Таврическим дворцом и которая-де могла в любой момент растерзать отказавшихся пойти им на уступки. К примеру, товарищ председателя вновь возникшего Совета рабочих и солдатских депутатов Матвей Скобелев писал: «должен сознаться, что когда я в начале революции вышел на крыльцо Таврического дворца, чтобы встретить кучку солдат, пришедших первыми в Государственную Думу, и обратился к ним с речью, я был почти убежден, что говорю одну из своих последних речей, что пройдет несколько дней и я буду расстрелян или повешен».

Все тщетно. Приказ был быстро спущен в войска, где солдаты обомлели от таких неслыханных послаблений и лихо кинулись на выборы в комитеты удобных им офицеров, фельдшеров, писарей из «социально близких». Само собой что составленный из таких кадров комитет ни за что бы не проголосовал за наступление или за оборону «до последней капли крови».