– Да.

В действительности Макс мог бы сослаться на необходимость отдохнуть или, по крайней мере, выпить чашечку кофе, но у него было ощущение, что сразу же уделить внимание ожидающей его работе будет очень по-эсэсовски, и поэтому он не стал возражать.

Они снова пошли по спиральной лестнице, пока не оказались в коридоре в самом низу.

– А теперь, – с улыбкой произнес Хауссман, – давайте-ка пристрелим для вас одного из этих долбаных свидетелей Иеговы. – Его манера держаться резко изменилась, как будто демонстрируемая до этого обходительность была для него словно вызывающая зуд рубашка, которую профессору не терпелось поскорее сбросить.

– Что? – растерянно переспросил Макс; его прошибло холодным пóтом. – Но ведь это незаконно, разве нет?

Хауссман небрежно махнул рукой:

– Застрелен при попытке к бегству, обычное дело. К тому же свидетелей не будет, кроме других свидетелей Иеговы, – простите за каламбур, я в этом не очень хорош. Пойдемте же.

– Но разве, если вы будете убивать рабочих, это не задержит строительные работы? – пролепетал Макс, плетясь следом за Хауссманом.

Макс чувствовал себя беспомощным: как будто он катится с горы и ничего не может с этим поделать.

– Там, откуда они к нам поступили, свидетелей Иеговы еще полным-полно; к тому же это заставит остальных заключенных пошевеливаться.

– Мне показалось, вы сказали, что их трудно натаскивать.

– Это касалось уборщиков в моем кабинете, а не разнорабочих. Не волнуйтесь, ни в кого из тех, кто еще может пригодиться, я стрелять не стану. – Сказано это было тоном человека, убеждающего свою сверхосмотрительную тетушку в том, что еще один кусочек яблочного пирога нисколько не повредит ее фигуре.

– Я… у меня… Я недавно подхватил ушную инфекцию, – запинаясь, начал выдумывать Макс. – И поэтому предпочел бы не нагружать свой слух громкими звуками.

– Так ведь пистолет-то можно использовать по-разному! – радостно возразил ему Хауссман. – Например в качестве дубинки, и очень эффективной. А теперь позвольте-ка… – Он открыл двери в главный зал. – Хайль Гитлер!

Профессор выкрикнул нацистское приветствие так энергично, будто перед этим воткнул пальцы в электрическую розетку. Дверь он открыл как раз в тот момент, когда с другой ее стороны стоял какой-то высокий тип в светло-серой форме. Макс плохо разбирался в званиях войск СС, но и он понял, что тем, кто убирает сортиры, такую униформу носить не положено. Четыре серебряных кубика и полоска на левой петлице говорили о том, что перед ними оберштурмбанфюрер – звание, соответствующее подполковнику или оберст-лейтенанту в регулярной армии, насколько мог судить Макс, опираясь на свои чахлые познания в этом вопросе. А череп на правой петлице подтверждал его догадки: перед ним был убийца.

Но несмотря на это Макс с трудом сдержал усмешку. Потому что мужчина этот казался воплощением холодного эсэсовского стиля, иллюстрацией к сборнику методических наставлений этой организации. Под эполетом у него была пара белых перчаток, под мышкой красовалась щегольская трость; он смотрел на двух докторов, как на что-то прилипшее к подошве его туфли. В менее официальной обстановке Макс мог бы поспорить с Арно, что у этого персонажа где-то припрятан монокль. «Если у него обнаружится монокль, Арно, – сказал бы он своему другу, – ты будешь должен мне пару кружек в нашей пивной».

«Хорошо, – ответил бы на это Арно. – А что ты поставишь взамен? Предлагаю твой мундштук, и целый вечер будешь меня угощать».

«Идет. Но если он при этом еще и летает на красном триплане, ты будешь поить меня пивом по гроб жизни».

Эти мнимые шутки, отголоски нормальной жизни, до которой было уже не так просто дотянуться, вихрем пролетели в голове у Макса.

– Профессор Хауссман, – сказал офицер. – А вы, должно быть, доктор Фоллер.

Макс внимательнее присмотрелся к нему. Господи, да на его восковом лице шрамы от удара саблей! Самый большой из них тянулся через всю щеку до самого подбородка. Можно было не сомневаться, что эти отметины офицер получил еще в молодости, во время дуэлей, пьянства и еврейских погромов. Макс снова чуть не рассмеялся. Этот офицер казался ему пародией на старшего функционера СС, как будто человек проснулся утром и подумал: «Что бы такого отмочить? Наряжусь-ка я так, чтобы попугать народ своим грозным видом».

Хауссман его не представил, а сам эсэсовец назвать свое имя не удосужился.

– Я читал вашу работу, Фоллер.

– И что вы о ней думаете, группенфюрер? – Не зная точно его звания, Макс решил, что, если ошибаться с чинами, то в сторону повышения, и взял с запасом.

– Прошу вас, не нужно преувеличивать. Называйте меня оберштурмбанфюрером. – Попытка польстить, похоже, разозлила эсэсовца; впрочем, Максу показалось, что разозлить его в этой жизни могло многое. Между тем офицер продолжал: – Итак, «Гипотеза о появлении сверхъестественных способностей, вызванных травмой головного мозга». И в приложении – экспериментальная модель, в которой должны быть задействованы приматы, – это ведь ваша работа, я не ошибся?

– Все верно, – сказал Макс.

– Что ж, должен вас поздравить, – продолжал офицер. – Это самая большая куча дерьма, с которой мне приходилось сталкиваться за уже очень долгое время. Думаете, что можете взывать к богам с помощью скальпеля? А я уверен, что не можете, и знаете почему? Потому что они сами мне об этом сказали.

– Ладно. Я… я…

Макс поймал себя на том, что заикается, от негодования потеряв способность скрывать испуг.

– Но вам не стоит беспокоиться, старина, потому что Генрих Гиммлер считает иначе, а значит, мое мнение ошибочное. На самом деле это даже не мое мнение, а так, набор нелепостей; я мог бы в них поверить, если бы рядом не оказалось Гиммлера, который меня поправил. Так что вы находитесь под его покровительством. На данный момент.

– Повезло мне, однако, – выдохнул Макс, чувствуя, что к нему возвращается обычная ироничность.

Тут наконец к Хауссману вернулся дар речи.

– Проект Фоллера – это лишь побочное направление. Всем известно, что главные надежды Рейха в этой области связаны с вашим именем.

– Но разве это не секретная информация? – строго взглянул на него офицер.

– Да, конечно, оберштурмбанфюрер. Разумеется. Простите, господин фон Кнобельсдорф.

Макс чувствовал огромное желание уйти отсюда, не дожидаясь дальнейшего развития событий.

Фон Кнобельсдорф улыбнулся:

– Полагаю, что одна из обезьян доктора Фоллера все равно в конце концов поведает ему этот секрет.

Макс стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– То, что обезьяны умеют разговаривать, доказано, это не теория, – сказал он, угрюмо понурившись и обращаясь к своим ботинкам.

– О да, я знаю, – ответил фон Кнобельсдорф. – Тогда, позвольте, я несколько перефразирую свою мысль. В давние времена умственно ущербных часто использовали в роли провидцев. Ритуалы, калечившие людей, и человеческие жертвоприношения порой применялись для того, чтобы, шокировав мозг, активировать его незадействованные участки, вплоть до сумасшествия. Те, кто, в нашем понимании, лишился рассудка, имеют доступ к уголкам сознания, недоступным для здоровых. И будущее Рейха связано не со сверхлюдьми, а с безумцами и увечными.