Он потер глаза. В висках что-то дребезжало, словно там крутилась безумная карусель, заставляя трещать по швам черепную коробку. Давление было невыносимым, и он всерьез опасался, что глазные яблоки, не выдержав напора бушующей внутри крови, вот-вот выскочат наружу, влажно повиснув на нервах.

«Может, ты случайно укололся своим ядом?» — проскрипел внутренний голос, и он машинально нажал мизинцем на краешек рукава. Наружу послушно, как слизень, выполз мешочек, набухший студенистой отравой. Евгений нажал еще, блеснуло смертоносное жало, которое тут же спряталось внутрь. Вперед-назад, вперед-назад. И входит, и выходит…

— Нет, — прошептал Евгений. — Я не мог. Я… тренировался… Это не яд.

Покачиваясь, он едва плелся, как издыхающий пес.

И когда силы окончательно покинули его, рядом остановился покрытый пылью темно-синий «Хендай».

— Эге, — услышал он над собой мужской бас. — Совсем плохо? Давай залазь.

Он промычал в ответ что-то несуразное, без сил плюхаясь на переднее сиденье.

— Тебя какого лешего сюда занесло-то? — вновь заговорил водитель. Загорелое лицо было грубовато-простодушным, выдавая в мужчине заядлого дачника. Судя по морщинам и седым волосам, он давно разменял седьмой десяток.

Немного придя в себя и отдышавшись, Евгений спросил:

— На Москву?

Водитель кивнул.

— Ты как здесь очутился? В аварию, что ли, попал? — не отставал он, с любопытством поглядывая на Золотарева. Его внимательный взгляд заскользил по грязной мотоциклетной куртке. — Рокер? Или как там сейчас по-модному… Байкер?

— Вроде того, — устало отозвался Евгений.

— От тебя бензином несет, — потянув носом, заметил водитель. И вдруг в лоб: — Сбил кого?

— Нет, — как можно спокойней ответил Золотарев. — Просто упал. Точнее, меня сбили.

— А где драндулет? — продолжал допытываться шофер.

«В п…де», — хотел раздраженно огрызнуться Евгений, с трудом сдерживаясь. Вслух же он произнес:

— Ехал себе по трассе, никому не мешал. Вдруг какие-то уроды на ржавой «Ниве» догоняют, начинают к обочине прижимать. Один орет, мол, подрезал я их где-то. Ржут, бычки швыряют. Ну, доприжимались, колесо повело, и я в канаву. Отключился. Пришел в себя — ни мотоцикла, ни телефона, ни денег.

— Ого, — присвистнул водитель.

«Про деньги я зря солгал, — запоздало подумал Евгений. — Чем расплачиваться-то? Сейчас этот старый пердун меня высадит…».

От него не ускользнуло, как тот насупился, и Золотарев поспешил заверить:

— Не переживайте, у меня карточка есть. Остановитесь у банкомата Сбербанка, я заплачу.

Водитель фыркнул.

— Да мне твои деньги на хрен не нужны, — сказал он с легким презрением. — Тебе ж в ментовку надо, да?

— Надо, — вынужденно согласился Евгений. — Вы меня, главное, до МКАДа подкиньте, там я сам.

Водитель согласно кивнул, подавляя зевок.

Евгений расслабленно выдохнул. Окунув затылок в мягкий подголовник, он с безмолвной задумчивостью следил за пыльно-серой лентой асфальта, высвечиваемой лимонным светом автомобильных глаз. Водитель включил радио, настроившись на волну с классикой, и Золотарев, убаюканный тихой безмятежной музыкой и мерным урчанием двигателя, задремал.

Во сне он увидел жену с дочкой. Время словно переметнулось на десять лет назад — Анжелика еще совсем кроха… Он был за рулем машины, а его любимые женщины неторопливо шагали по дороге, держась за руки.

Они не оборачивались, хотя что-то подсказывало Евгению — жена и дочка знают, что он следует за ними.

«Постойте!» — кричит он, высовываясь из окна, но они словно не слышат его. И автомобиль почему-то полз едва-едва, как беременная улитка, хотя Золотарев изо всех сил давит на газ.

Вокруг ни души, только он в машине и его жена с дочкой на шоссе. Евгений пытается выйти наружу, но двери автомобиля не открываются, их словно заклинило, и ему ничего не остается делать, как волочиться с черепашьей скоростью в этой проклятой железной коробке на колесах.

Воздух вокруг дрожит и искрится, пронизываемый голубоватыми всполохами, а внутри что-то тревожно колышется и болезненно вздрагивает, как гнойная опухоль при касании.

«Марина, Анжелика!» — надрывается Евгений.

Наконец боги слышат его мольбы, и они замирают на месте. Между тем машина продолжает катиться вперед, и теперь он судорожно жмет на тормоз.

Не срабатывает. Автомобиль хоть и медленно, но едет. Расстояние между ним и его семьей неумолимо сокращается.

Они поворачиваются, и Золотарев видит их застывшие лица.

«Почему ты ничего не рассказал нам?» — осуждающе спрашивает Марина.

У дочки в руках ножницы, ее красивые васильковые глаза преисполнены печалью.

«Зачем тебе ножницы?! — кричит Евгений. — Выброси их!»

Хищные лезвия, блеснув, раздвинулись и тут же соединились, и от этого необычайно громкого и пугающего лязга Золотарева обуяла паника.

«Ты убил этого парня. Если бы я знала…» — с грустью говорит Марина, и Евгений взрывается, теряя контроль:

«Тогда бы умерла Анжелика, тупица! Я спас нашу дочь!!! Как ты смеешь меня упрекать в этом, дура?!»

«Мне жалко этого дядю», — шепчет дочь, вонзая ножницы себе в живот. Остро отточенные жала входят в детское тело, как в мягкий торт. На голубенькой маечке быстро расцветают кровавые лепестки.

«Жалко, — хлюпает дочь, вновь и вновь тыча в себя эти страшные ножницы. Лезвия больше не блестят, они сочатся клейко-алыми каплями. — Мне ничего от тебя больше не нужно, папа».

Евгений задыхается от ужаса.

«Забери у нее ножницы», — визжит он и вдруг застывает на месте — вместо Марины на него, ухмыляясь, смотрит Шанита. Черные волосы всклокочены, как проволока, лицо в саже, глаза сверкают дьявольски-безудержным весельем, еще больше придавая ей сходство с ведьмой.

«Расплата, дядя Женя».

Она подмигивает, ее тело истончается и становится прозрачным, пока она полностью не растворяется в вибрирующем воздухе, а машина с Золотаревым продолжает катиться вперед, прямо на Анжелику. Его дочь обессиленно падает на колени, ножницы торчат из живота, из глубокой раны выглядывает петля кишок, мерцая влажным перламутром.

«Папа».

Евгения трясет, как в лихорадке, автомобиль, как громадным каток, с ленивой неотвратимостью движется прямо на нее.

«Прости, папа», — беззвучно плачет Анжелика, и ее огромные глаза, мокрые от слез, были последним, что видел Золотарев перед тем, как под колесами хрустнули детские кости.

Он подскочил на сиденье, часто моргая и испуганно озираясь по сторонам. За окном мелькали оранжевые огни, лес давно закончился.