— Вот как? И кто же она? — заинтересовалась я. — Где она живет?

— Увы, этого я не знаю, — призналась Эльвира. — Она откуда-то из другого города, приезжала периодически к нему сюда, в Саранск. В фирме она никогда не появлялась, так что никто из нас ее не видел. Мы даже не знаем, как ее зовут. Расспрашивать же Антона Николаевича об этом я считала неудобным — с какой стати? Он вообще, при всей своей честности, не был особенно открытым человеком, про него не скажешь «душа нараспашку». А уж личную жизнь свою вообще не любил афишировать.

— И что же, Третьяков, не обнаружив дома Чеснокова, тут же решил, что он сбежал?

— Ну я же говорю, он психопат! — с нажимом повторила Эльвира. — Хотя надо признать, что он оказался прав — Чесноков действительно сбежал, кинув всех. Это еще раз подтверждает, какое у Третьякова потрясающее чутье на такие вещи. Но тогда я всерьез испугалась: Третьяков на меня накинулся, начал трясти, ударил… Я боялась, что он меня просто убьет. Пригрозила милицией, так он только рассмеялся. А потом сказал, что изнасилует меня… И пошел в туалет.

«Совсем хорошо», — усмехнулась я про себя.

— И тут я позвонила, воспользовавшись его отлучкой.

— Приехали быстро? — спросила я.

— Вы знаете, да! — с радостным удивлением сообщила Эльвира. — Он, когда вышел из туалета, вроде как немного успокоился и уже бубнил просто себе под нос, сидя передо мной, что, мол, сейчас он со мной разделается и я ему все скажу! И вы знаете, он даже полез не то душить, не то насиловать, во всяком случае, на пол хотел повалить, и тут как раз они приехали. Начали в дверь барабанить и кричать, что сейчас сломают. Третьяков дернулся сразу, испугался, а я вырвалась и побежала открывать. Он за мной, но я успела повернуть замок, санитары ворвались, ну и… Скрутили его. Знаете, там какие бугаи… Таких бы в охранники…

— И больше вы Третьякова не видели?

— Нет. Наверное, он и сейчас в психушке. Не знаю даже, выйдет когда или нет.

— Что, только на основании этого эпизода его, что называется, упекли навсегда? — удивилась я.

— Я не знаю, но я же говорю, что он давно у них на учете. Может быть, определили, что у него неизлечимое заболевание. Как же его отпускать, особенно если он признан опасным для общества?

«Нужно будет уточнить, что у него за заболевание, — подумала я. — А для этого придется съездить в психушку. Собственно говоря, я туда и собиралась».

— Теперь я понимаю, что сделал Антон Николаевич, — продолжала тем временем Эльвира.

— Что же? — поинтересовалась я.

— Он просто уехал к этой девушке, — пояснила Эльвира. — К своей невесте. Представляете, как просто? Никто ее не знает — ни где она живет, ни имени ее, ничего. Очень просто! Можно уехать в ее родной город, жениться, взять фамилию жены и не волноваться, что тебя когда-нибудь найдут.

— Да уж… — невольно проговорила я, сама удивляясь подобной простоте осуществления авантюрного плана. — Уехать, жениться и взять фамилию жены… Об этом я не думала.

— Да а что толку думать? — возразила Эльвира. — Вы все равно их не найдете.

— Ну почему? Можно постараться разузнать что-то об этой девушке! Может быть, остались какие-то ее следы, раз она частенько приезжала сюда? А может быть, о ней знает кто-то из близких людей Антона Николаевича — например, родители?

— Родители у него, по-моему, не отсюда, — пожала плечами Голицына. — И потом, неужели вы думаете, что они выдадут собственного сына? А если он и от них скрывается, тогда и про невесту ничего не стал бы им говорить.

Я была вынуждена согласиться с аргументами Эльвиры, но мне вовсе не хотелось смиряться с мыслью, что найти Чеснокова никак не удастся. Должен был быть какой-то выход. Интуиция подсказывала, что нужно не опускать рук и пытаться все же отыскать невесту исчезнувшего руководителя фирмы. И еще Третьяков… Может быть, он что-то знает? Тогда почему он связал Чеснокова с Эльвирой? Нет, с этим человеком необходимо поговорить, и как можно скорее.

Я поспешила завершить разговор с Эльвирой, записала на всякий случай номер ее домашнего телефона и попрощалась с девушкой. Когда я выясняла у прохожих месторасположение городской психиатрической больницы, те довольно подозрительно окидывали меня взглядом и, видимо, только мой вполне респектабельный вид убеждал их в том, что со мной можно иметь дело. Но я психологически устойчива к подобного рода реакции, так что не обращала на косые взгляды внимания. Одним словом, довольно скоро я оказалась обладательницей нужного адреса и от Эльвиры Голицыной прямиком отправилась в психушку.

По дороге туда я прямо в машине вновь обратилась к своим гадальным костям, благо замшевый мешочек постоянно со мной. Предсказание посулило следующее:

14+25+1 — Кажется, на вашем пути есть препятствие, но непредвиденная задержка в достижении цели пойдет лишь на пользу. Не следует слишком рваться вперед.

Я задумалась. Что значит — не следует рваться вперед? Не ехать в психиатрическую больницу? Но это было бы просто неразумно… С другой стороны, кости никогда ничего не говорят зря. А может быть, речь идет не о психушке? Может быть, не стоит так быстро возвращаться в Тарасов? Может, именно здесь, в Саранске, я упустила или недоделала что-то важное?

Не придя ни к какому однозначному выводу, в психиатрическую больницу я решила все-таки съездить.

Как это водится, данное заведение находилось на самой окраине города, только на другом конце от дома Эльвиры Голицыной, так что мне пришлось потратить немало времени на дорогу. Однако я была слишком окрыленной предстоящим разговором, от которого ждала многого, поэтому не чувствовала утомленности.

Здание психиатрической больницы было окружено высокими стенами и не менее высоким забором, в котором я никак не могла обнаружить ворота. Когда же мне это удалось, совершив длительный моцион вдоль чугунного литья, я с удовлетворением нажала на кнопку звонка. Долгое время никакой реакции на мои действия не было. После неоднократного их повторения я наконец добилась того, что в приоткрывшееся окошечко высунулось сонное, равнодушное лицо женщины в белой косынке.

— Простите, мне нужно навестить одного пациента, — попросила я.

— Неприемный день, — таким же равнодушным голосом отозвалась женщина, собираясь уже захлопнуть окошко.

— Я приехала только на один день, — поспешно остановила я ее. — Мне совсем ненадолго.

— Не положено, — с непробиваемым выражением лица сказала женщина.

— Мне очень нужно, — продолжала настаивать я, боясь, что сейчас окошечко захлопнется, и я уже никогда не добьюсь контакта с обитателями больницы.

Женщина отрицательно качала головой.

— А можно мне побеседовать с кем-нибудь из врачей? — в отчаянии крикнула я, а рука моя уже привычным в таких случаях движением скользнула в сумочку за деньгами.

Я быстро просунула сторублевку в окошечко, и выражение лица женщины утратило сонное выражение. Правда, совсем ненадолго — после того, как деньги исчезли в кармане халата, оно стало прежним. Но нужный эффект был произведен: женщина чуть подумала и сказала: