– Уверен, что это чистая правда.

Сегодня Эйлин ответственная за пудинг, поэтому она идет в другую часть этой роскошной кухни и перемешивает муку и сливочное масло для рулета с вареньем.

В кухню входит бабуля. Она держит атлас под мышкой и смотрит сурово. Мне всегда не по себе, когда у нее такой взгляд.

– На пару слов, Эйлин, если ты не против.

Бабуля кивает головой в сторону, и та следует за ней. Я слышу, как они шепчутся в соседней комнате. Страшно представить, что они задумали.

Мне не нравится оставаться в одиночестве, потому что в такие моменты меня охватывают мрачные мысли. Я все не могу выкинуть из головы своего отца, Джо Фуллера, «моего Энцо», как называет его бабуля. Она назвала так сына, потому что это было единственное итальянское имя, которое она знала в то время, кроме имени ее возлюбленного. Ага, бабуля может показаться ханжой, но ее прошлое полно пикантных историй. В пятнадцать лет у нее был роман с итальянским военнопленным, и в результате этого романа появился мой отец. Бабулины родители погибли во время бомбежки, а злая старая тетушка отправила ее в монастырь, где она жила с малышом Энцо и где ее заставляли мыть полы и заниматься стиркой как какую-то прислугу. А что же сами монашки? Они просто взяли и отдали ее ребенка бездетной паре из Канады. Когда бабуля об этом узнала, Энцо уже забрали у нее навсегда. Просто невероятно, что монашки могли сотворить с ней подобное. Не удивительно, что она стала такой.

Сегодня утром мне впервые удалось найти хоть какую-то информацию о приемной семье моего отца. Письмо, которое получила бабуля, было написано некой Сьюзан Варлок. Твиттер и Фейсбук такого имени не знали, но на сайте, посвященном генеалогии, мне удалось отыскать запись о Сюзан Варлок (уже почившей), которая жила в районе ВестРидж в Чикаго, и она подходила по возрасту. На сайте также была информация о ее детях. Я смог отыскать ее дочь на сайте «ЛинкдИн» – Дениз Перри (до замужества Уорлок) – и отправить ей сообщение. Позже она мне ответила. Сейчас Дениз живет в Ванкувере, откуда родом вся ее семья, и смутно помнит знакомство с моим отцом, когда они были детьми. Хоть кто-то его помнит!

Мы с бабулей долго молчали, когда я прочел сообщение. Нами завладели эмоции.

Теперь бабуля вернулась на кухню, я как раз нарезаю лук шалот.

– Патрик, – произносит она, сверля меня своим суровым взглядом. – Скажи мне, есть ли хоть малейшая вероятность, что ты вернешься на остров Медальон?

Тут и думать нечего.

– Нет.

Я больше никогда не увижу Терри. И Дитриха, и Майка. Они ни за что не примут меня обратно, после того, как я вот так их бросил, да я даже не смогу посмотреть им в глаза. Больше никаких пингвинов. Я сжег все мосты дотла.

Бабуля недовольно морщится.

– И каковы же, позволь полюбопытствовать, твои планы на будущее?

– Слушай, я сейчас не в состоянии думать о таких вещах, на меня разом навалились поиски сведений об отце, твой отъезд, Дейзи и все такое…

Она хмурит брови.

– Я чувствую определенную ответственность перед исследованием на острове Медальон, поскольку поездка в Антарктиду много для меня значит. И раз уж я отправлюсь в бесплатное путешествие на другой конец планеты и получу за это приличный гонорар от «Би-би-си», то продолжу спонсировать проект, пока будущее не прояснится. Сделаю я это ради Пипа, Терри, Дитриха и Майка, хоть он и не самый приятный тип.

Я пожимаю плечами в ответ.

– Как хочешь.

– А пока я попросила Эйлин забронировать тебе билет на самолет до Канады.

От шока я едва не отрезаю себе палец. Куски шалота разлетаются по столешнице.

– Что ты сделала?

– Во время моего путешествия по островам Антиподов с сэром Робертом ты полетишь в Канаду и соберешь там всю возможную информацию. Мне кажется, что нельзя ограничиваться постоянным поиском в Гугле. Кто-то должен отправиться туда лично и погрузится в прошлое, и чем раньше это произойдет, тем лучше. Снова мы с тобой окажемся в разных полушариях. Но сразу после этого ты поедешь на Фолклендские острова. Там ты сможешь присоединиться к нам с сэром Робертом и быть моим помощником. Уверена, сэр Роберт будет не против.

Я уверен, что он будет против. Но в слух я этого не произношу, а просто смотрю на бабулю с отвисшей челюстью.

Она наслаждается моим потрясением.

– Не мог бы ты вернуть свою челюсть на положенное ей место и продолжить готовить обед? Дейзи привыкла к тому, что еда готовится быстро.

Она разворачивается и выходит из комнаты быстрее, чем я успеваю что-то ответить.

В полном оцепенении я продолжаю резать лук. Я думаю о том, как прошлое моего отца преследует меня. Я хочу выяснить все подробности сильнее, чем когда-либо. Но теперь поиски начинают меня пугать, будто я персонаж фильма ужасов, которого нечто заманивает сквозь мистический туман на край обрыва. Впервые я думаю: «Погодите-ка, может быть, не стоит этого делать?». Бабуля очевидно уверена в том, что ее драгоценный сынок вырос замечательным человеком, но разве мне не известно обратное? Он как минимум был подонком. Разве этого недостаточно?

Все шкварчит на сковороде, пока Эйлин снимает с груши кожуру. Она показывает мне большой палец.

– Рейс забронирован.

Боже, как все быстро. Бабуля и Эйлин вместе – разрушительная сила. Не знаю, что сказать. Я не могу поверить, что мне снова придется отправиться черт знает куда. Меня бесит, что мне даже не дали возможности высказаться на этот счет. Бабуля настоящий тиран.

Кое-как я накрываю стол к обеду. Ризотто получилось отменным, а Дейзи особенно нравится чиабатта. Ее заинтересовало название, и она все повторяет: «шаббатта, шаббатта, шаббатта». Честно говоря, меня это порядком утомило.

Вдруг она замолкает.

– Патрик, тебе что – грустно? – спрашивает девочка, указывая на меня ложкой.

Мне не хочется отвечать «да», но отрицать это было бы откровенной ложью, поэтому я запихиваю в рот ризотто и издаю неразборчивый звук в ответ. Дейзи не знает, почему я вернулся. Ей сказали, что у меня небольшой перерыв в работе на острове Медальон. Ей невдомек, как сильно я облажался на этот раз.

– Иногда мне тоже бывает грустно, – произносит она. – У тебя ничего не болит?

Конечно, Дейзи грустит только потому, что ей пришлось пережить страшнейшую, непередаваемую физическую боль, которую не один ребенок не должен испытывать.

– Нет, Дейзи, – отвечаю я. – Ничего не болит.
 А затем добавляю: – По крайней