– Хитрый азиат, – шепнула Джейн. – Не хочет рисковать. Так я ему и поверила. «Сдавайся, будешь военнопленным», – пародируя японца, протянула она. – Как бы ни так. После всего, что мы тут насмотрелись, стоит нам сдаться, нас наверняка укокошат, чтобы мы не рассказали, что они здесь что-то прячут. Тебя убьют сразу, а меня немного погодя, что, пожалуй, будет еще хуже.

– Да, придется драться, – тихо сказал Ланселот. – Правда, преимущество на их стороне. С одним самураем я, возможно, и справлюсь, но вот сразу с двумя… Никогда еще не пробовал.

– А ты попробуй. Ничего еще не потеряно. Как любил говорить наш французский император Наполеон, главное – ввязаться в бой, а там посмотрим, – храбро заявила жена французского посла.

* * *

Ланселот вытащил из ножен свою испытанную в злоключениях последних дней саблю. Самурай принял вызов, встав в боевую стойку. Оба противника начали медленно сходиться, двигаясь по кругу и выбирая удобный момент для атаки. Японец, внешне демонстрируя холодное спокойствие, в то же время, не отрываясь, сверлил глазами соперника, как бы пытаясь его загипнотизировать.

Ланселот глаз не отводил, но старался в то же время видеть ситуацию в целом, равно как и всякое движение на периферии. Его беспокоил второй японец, который оставался у него в тылу, однако боковым зрением он не улавливал с его стороны никакого движения. Видимо тот считал, что справиться с американцем обязан и один самурай.

Лезвие сабли морпеха было длиннее, зато японский меч шире и массивнее. В Аннаполисе гардемаринам давали уроки фехтования на саблях, но лишь как дань традиции, тогда как в гораздо большем почете был ножевой бой. И хотя Ланселот одно время увлекался сабельным спортом и даже получал призы на соревнованиях, проводившихся штатом, он далеко не был уверен в равенстве своих возможностей с высоким искусством кендо – битвы на мечах японских самураев, про которое он где-то читал.

На занятиях их учили, что бой с незнакомым противником всегда надо начинать с аккуратного прощупывания его обороны пробными ударами, чтобы попытаться понять логику ведения им боя. Более длинное оружие дает преимущество безопасной дистанции, и всеми силами надо удерживать на ней противника, нанося удары из глубины. Если же у тебя окажется более короткий клинок, следует стремиться любой ценой войти на ближнюю дистанцию, где шансы, возможно, сравняются. Сделать это можно сближением на нужное расстояние при замахе противника либо сразу же после защиты от очередного удара.

Приблизившись, Ланселот сделал ложный выпад. Японец встретил его острием своего меча, неуловимым, но сильным движением отбив саблю вправо, и в свою очередь сделал молниеносный выпад, метя сопернику в лицо. Американец вовремя отскочил назад – еще немного, и острие катаны пронзило бы ему глаз. Однако японец не стал развивать атаку, а только изменил позицию, отработанным движением сместив свой меч влево к плечу.

«Какого черта тебе надо? – подумал Ланселот. – Время тянешь, надеешься на помощь?!»

В этот миг он услышал предостерегающий возглас Джейн и понял, что второй противник, который маячил на входе в пещеру, решил присоединиться к атаке. Ждать дальше и осторожничать было нельзя. Ланселот сделал отчаянный бросок стрелой. Рывком он вынес вперед левую ногу, резко выпрямил правую, с бешеным ускорением устремляя свое тело почти горизонтально в сторону противника и метя острием сабли в его, казалось бы, незащищенное горло. Однако оказалось, что японец к этой атаке был полностью готов. Сделав глубокий шаг назад, он одновременно произвел быстрое дугообразное движение мечом, намереваясь рубануть снизу по руке Ланселота, которая была вытянута далеко вперед. Но тот, к счастью, уже успел приземлиться на левую ногу и, сделав пару коротких тормозящих шагов, вновь принял вертикальное положение. Это позволило ему в последний момент круговым движением накрыть японский меч своим клинком, прижать его вниз и начать новую атаку выпадом вперед. Однако противник изящным движением ушел с траектории движения сабли и провел контратаку диагонально, теперь уже сверху вниз от плеча. Ланселот защитился отбивом, подставив свой клинок горизонтально под стремительный, летящий сверху удар. Вдруг раздался металлический хруст, и верная «мамлюкская» сабля, на самом деле серийно произведенная на американском военном заводе, не выдержав соревнования с наследственным самурайским клинком, завершила свой короткий боевой путь, развалившись на части, так что в руке Ланселота осталась в лучшем случае одна ее треть. Японец, схватив свое оружие за рукоять двумя руками, приготовился нанести им завершающий удар сверху вниз, и, если бы меч достиг головы Ланселота, он, наверное, развалил бы ее, как арбуз. Но… встретил пустоту.

Почти ежедневные занятия в Аннаполисе по ножевому бою вел с курсантами некий Гаэтано – мексиканец или пуэрториканец, который даже не был военнослужащим, но, судя по многочисленным шрамам на его лице и руках, имел непревзойденный опыт в практическом применении своего смертоносного искусства. Ему был известен нескончаемый арсенал финтов и трюков с ножом, который, видимо, и помог ему выжить там, откуда он когда-то явился и где привыкли драться не по учебникам, а без правил, по кровавой науке трущоб. Одним из таких криминальных трюков был неожиданный удар из положения «сверху-вниз», когда при движении ножа, взятого обратным хватом, вниз тело бойца делало оборот на сто восемьдесят градусов вокруг вертикальной оси, благодаря чему оказывалось слева, на одной линии с противником, удар же наносился в продолжение движения ножа по синусоидальной падающей и затем восходящей траектории в шею или диафрагму. Ланселот не мог похвастаться тем, что в совершенстве владел всеми уловками, которые показывал им Гаэтано, но именно этот коронный удар он часто тренировал и довел его до автоматизма. Остаток сабли в руках Ланселота был тем же ножом. Он, правда, не мог начать атаку из позиции сверху, однако, используя момент замаха японца, сделав широкий шаг навстречу, глубоко подсел вниз и, перехватив рукоять обломка сабли обратным хватом, сделал разворот, одновременно резко выпрямился и, используя всю энергию этого мощного, как бы ввинчивающегося вверх движения, нанес противнику жестокий удар, вогнав ему в живот все десять дюймов оставшейся от сабли стали по самую ее гарду и еще по инерции продернув лезвие вверх.

Японец с воплем, который отдался в пещере оглушительным эхом, упал на колени, выронил свой меч, его глаза вылезли из орбит, а белый песок внизу мгновенно стал черным от крови. Вся схватка заняла не больше минуты, но Ланселоту показалось, что она продолжалась целую вечность. Он тоже обессиленно опустился на землю рядом с поверженным противником. Но тут он вспомнил о втором японце, и не зря, потому что, находясь в этот момент спиной к входу в пещеру, не мог его видеть, но зато услышал. Исполненный ярости крик, или боевой клич, заметался в пространстве пещеры, многократно отражаясь от стен. Мягкий песок скрадывал звук от бегущих ног, но Ланселот с ужасом понял, что если не случится чуда, то от удара второго японского меча его голова сейчас слетит с плеч. Однако у него уже не было ни сил, ни времени не только на то, чтобы подняться, но даже оглянуться. Правду сказать, он просто боялся смотреть назад, ибо не каждый отважится глядеть в глаза собственной смерти. Ожидая ее холодного финального поцелуя, он инстинктивно вжал голову в плечи. Но вместо этого вдруг грянул гром, от которого, казалось, сейчас обрушатся своды пещеры. Затем он повторился еще и еще раз, и все стихло. Еще не веря тому, что жив, Ланселот оглянулся. Второй противник лежал на спине на расстоянии каких-то шести ярдов, еще сжимая в руке меч и конвульсивно суча ногами. Рядом с ним, спиной к Ланселоту, застыла Джейн, держа в вытянутых руках откуда-то взявшийся крохотный пистолет, из дула которого еще поднимался сизоватый дымок. Ланселот вскочил на ноги и бросился к ней. Одного взгляда на японца было достаточно, чтобы понять, что он мертв. В его лбу, ровно посередине, виднелось отверстие, из которого еще брызгал фонтанчик крови, а на белом кителе расползалось другое кровавое пятно. Меч валялся рядом. Увидев Ланселота, женщина выронила пистолет и бросилась к нему на шею. Ее сотрясали судорожные рыдания.