Луна в «Петербурге» связана также с фосфоресцирующим Медным Всадником:

«Снова бешено понеслись облака клочковатые руки; понеслися туманные пряди все каких-то ведьмовских кос; и двусмысленно замаячило среди них пятно горящее фосфора…» (99).

Именно свет луны превращает Всадника в «громадное тело, горящее фосфором»: «Вдруг тучи разорвались, и зеленым дымком распаявшейся меди закурились под месяцем облака…»; «Металлический Гость, раскалившийся под луной тысячеградусным жаром, теперь сидел перед ним опаляющий, красно-багровый». Когда Всадник является на чердак к Дудкину, за ним открываются «купоросного цвета» «пространства луны»:

«Раскололась и хряснула дверь… меланхолически тусклости проливались оттуда дымными, раззелеными клубами; там пространства луны начинались – от раздробленной двери, с площадки, так что самая чердачная комната открывалась в неизъяснимости, посередине ж дверного порога, из разорванных стен, пропускающих купоросного цвета пространства, – наклонивши венчанную, позеленевшую голову, простирая тяжелую позеленевшую руку, стояло громадное тело, горящее фосфором» (310).

И так как Медный Всадник в романе символизирует зло, «пространства Луны» воспринимаются как обитель зла.

Когда же к облакам и луне добавляется упоминание о воде, такой пейзаж говорит об одержимости человека нечистой силой. В таком состоянии, по Белому, совершаются преступления: дворец, в котором в лунную ночь был убит император Павел, стоит на берегу канала (359, 360); из окон дачки, где в залитой лунным сиянием комнате (392) Дудкин убивает Липпанченко, видно море (273)[100].

Иногда из облаков проливается дождь – символ освобождения души от оков рассудка. Таков дождь, начавшийся после разговора Николая Аполлоновича с Морковиным, а на другой день – с Дудкиным (в это же время, пишет автор об Аблеухове, «сердце его… стало медленно плавиться…»; 321).

Позднее дождь переходит в «свистопляску», что говорит не только о сильнейшем эмоциональном потрясении, переживаемом Николаем Аблеуховым (в это время он встретился с Лихутиным), но и о проходящей в это время забастовке. Связать эти события можно на том основании, что, характеризуя толпу, Белый не раз использует водные метафоры и сравнения: «многотысячные рои котелков вставали как волны…» (258), «хлынула толпа» (332), «многоножка людская здесь текла» (332) и др.

После дождя появляется солнце («…из разорванных туч бледный солнечный диск пролился на мгновение палевым отсветом – на дома, на зеркальные стекла, на котелки, на околыши»), и это значит, что из соединения способности мыслить с эмоциональной составляющей вырастает сознание – высшая форма психической активности человека, включающая в себя не только осмысление объекта, но и его чувственное восприятие.

Параллель «солнце – сознание» проводится в самом начале романа: «…сознание Николая Аполлоновича, отделясь от тела…соединялося с электрической лампочкой… называемой “с о л н ц е м с о з н а н и я”» (42). Моменты эмоционального потрясения сопровождаются для героя ощущением угасания светила, наступления темноты: сознание «тщетно тщилось светить; оно не светило; как была ужасная темнота, так темнота и осталась…» (185).

Дудкин солнца не видит вовсе: даже то утро, которое описано в предыдущей и следующей главах как ясное, для Дудкина «тусклое петербургское утро» (246). Постоянное напоминание о сгущающейся темноте в главках, рассказывающих о посещении Александром Ивановичем Липпанченко (271, 273, 281, 288), указывает на постепенное замутнение сознания Дудкина: «Темнота напала… в темноте посиживал Александр Иванович – один-одинешенек; темнота вошла в его душу: он – плакал» (288).

Появление солнца, свет его сквозь облачка – знак того, что герою (героине) открывается истина:

«Там за окнами брызнули легчайшие пламена, и вдруг всё просветилось, как вошла в пламена розоватая рябь облачков, будто сеть перламутринок; и в разрывах той сети теперь голубело чуть-чуть: голубело такое всё нежное; всё наполнилось трепетной робостью; всё наполнилось удивленным вопросом: “Да как же? А как же? Разве я – не сияю?” Там на окнах, на шпицах намечался всё более трепет; там на шпицах высоких высоко рубинился блеск. Над душою её (Софьи Петровны. – М.С.) вдруг прошлись легчайшие голоса: и ей всё просветилось, как на серую петлю пал из окна бледно-розовый, бледно-ковровый косяк от луча встающего солнца. Её сердце наполнилось неожиданным трепетом и удивленным вопросом: “Да как же? А как же? Почему я забыла?”» (199).

По отношению героев к солнцу можно понять, в каком состоянии они находятся. Например, после ночи у Цукатовых Аполлон Аполлонович спокойно воспринимает солнечное утро: он «шел… по набережной, созерцая там, на Неве, пучину червонного золота…» (220), – потому что уже принял сознательное решение. Николая Аполлоновича в это же утро солнце прямо-таки угнетает («…Солнце ему показалось громаднейшим тысячелапым тарантулом… И невольно Николай Аполлонович зажмурил глаза…»; 230), потому что для него в это время осмысление происходящего невозможно: в этом случае он должен был бы признать себя негодяем.

Нежелание или неспособность Николая Аполлоновича увидеть солнце: несмотря на ясное утро, рассматривая бомбу, он зажигает свет (235), – может быть интерпретировано и как попытки героя, вопреки очевидности, логически убедить себя в том, что взорвать бомбу необходимо, и как свидетельство того, что Аблеухов, заводя часовой механизм бомбы, не отдавал себе отчета в том, что делает.

Наконец, солнце как символ сознания называется необходимым условием спасения России:

«Если, Солнце, ты не взойдешь, то, о, Солнце, под монгольской тяжелой пятой опустятся европейские берега, и над этими берегами закурчавится пена; земнородные существа вновь опустятся к дну океанов – в прародимые, в давно забытые хаосы…

Встань, о, Солнце!» (98)

В Эпилоге Аблеуховы, и отец, и сын, почти всё время проводят вне помещений, не чуждаясь солнца: лицо Николая Аполлоновича «покрылось загаром» (426), Аполлон Аполлонович сидит «в кресле, на самом припеке» (426), что явно говорит о сознательности жизни каждого из них. Кроме того, в Эпилоге упоминаются все те детали, на которых строился пейзаж основной части романа («Февральское солнце на склоне», «скоро уж из залива к берегу прилетят паруса», «лунный блеск косяков», «синева и барашки»), что также означает обретение героями внутренней цельности и гармонии.

Стиль романа

Отличительная особенность второго романа А. Белого состоит в том, что в «Петербурге» вся окружающая действительность описывается глазами действующего в той или иной ситуации героя[101]. Особенности мировоззрения героя и перемены, в нём происходящие, находят отражение в стиле повествования о нем.

Для фрагментов романа, посвященных Аблеухову-чиновнику, для которого не существует ни чувств, ни эмоций, типичны короткие фразы, деловая лексика и книжные обороты: «Аполлон Аполлонович только раз вошел в мелочи жизни: он однажды проделал ревизию своему инвентарю; инвентарь был регистрирован в порядке и установлена