Антон пристально посмотрел на нее. Да, глаза: леса, озера.

— Вы добры. Очень добры.

— Меня ты туда не водила, — сказала Шарлотта.

— Это там я купила тебе тот жакет на Рождество.

— А-а!

Роуз вышла на кухню и вернулась с блюдом свежих булочек.

— Только что испекла.

Шарлотта удивилась: не так часто Роуз их печет. Антон с удовольствием съел две. Они сидели, пили чай с булочками, учебники и книга Сендака лежали рядом. Антон рассказывал о своей матери, о ее больном колене — тут Шарлотта сочувственно кивала, — о том, что он хотел бы переселить ее из квартиры в небольшой домик. «Ей нравится иметь сад». Появились новые подробности. Сам он жил в городе, в квартире. «Теперь, когда ушла моя жена. Раньше был дом за городом». Антон работал в какой-то фирме, но в прошлом году его сократили. «Не только я — многие, многие. У них нет работы для нас». Роуз и Антон выяснили, что они оба любят ходить пешком. Это то, что объединяло Роуз и с Джерри. Их совместный отдых обычно заключался в походе вдоль вала Оффы или по Пенинской дороге. Антон рассказал о недельных вылазках на природу с двумя приятелями. Они разбивали лагерь на озерах в лесу.

«Конечно, — подумала Шарлотта. — Вот он и носит их до сих пор с собой, те леса и озера. По сравнению с ними Пенинская дорога кажется чем-то обыденным».

— Может, пойду в поход в Англии, — сказал он. — Когда есть работа и отпуск.

Шарлотта сказала, что Антону надо как-нибудь сходить в воскресенье в Ричмонд-парк. Роуз принесла карту Лондона и объяснила, как туда добраться. Она показала и их с Джерри отпускные фотографии: Озерный край, Блэк-Маунтинс. Антон изучал их очень сосредоточенно.

— Мне очень хочется там побывать. — Он сделал расстроенную гримаску. — Жалко. Я видел только Страдфорд и Тоттенхэм.

Он сейчас работал на огромной стройке в Тоттенхэме.

— Там все из Центральной Европы или из Восточной. Крикни «Антон!» — пять-шесть ответят. — Он засмеялся. — Сменная работа. Вот почему по утрам не могу заниматься.

Шарлотта заметила, что на Антоне выглаженная серая рубашка. А голову, похоже, он мыл только сегодня. Значит, после стройки приводит себя в порядок, готовится, прежде чем прийти сюда. Конечно, офис, где он работал у себя на родине, — это не то что стройка. Ему приходится стиснуть зубы и привыкать. Шарлотта попробовала представить себе Джерри на стройке, в обвисших джинсах и грязной фуфайке, везущим тачку. Нет, невозможно. А Том? Может быть. Если бы вдруг все рухнуло и не на что было бы жить, Том вполне мог бы заняться чем-то другим и все равно выжить.

— У мамы новая идея фикс, — говорит Роуз лучшей подруге Саре. — Она учит своего взрослого ученика по детским книгам. Того самого, который приходит к нам из школы для взрослых.

— Как она? Что с бедром?

— Так себе. Как ни странно, ее метод работает — он читает! Ну, более-менее.

Они встретились перекусить. Роуз пришла после работы у Генри, Сара — в обеденный перерыв. Она работает в клинике регистратором. Роуз и Сара вместе учились в колледже. Их жизни шли параллельно, они одновременно решали проблемы, связанные с мужьями, детьми, собственными мыслями. Они дружны так, как только могут дружить женщины. Сегодня Сару волнует депрессия ее дочери после разрыва с молодым человеком. Ей сейчас не до неграмотных взрослых иммигрантов.

— Он не стоил ее! Никогда и ни в каком смысле.

— Они никогда их не стоят, — заметила Роуз. — У Люси было несколько таких недоделанных на моей памяти.

— А у нас? — спросила Сара.

Они смеются.

— Или за них мы и вышли замуж?.. За недоделанных? Ладно, лучше похороним эту мысль.

Странно, обычно они над такими вещами не смеются. Время от времени Сара и Роуз жаловались друг другу на мужей. Это бывало не слишком серьезно, но все же случалось.

— Разумеется, нет, — отрезала Роуз. — Недоделанные — это тренинг. Так и скажи Джулии.

— Да я говорю, говорю, — вздохнула Сара. — С моим стало так трудно. — Это она о начальнике. — Хочет, чтобы база данных постоянно обновлялась. А как его светлость? — Ей нравилось прозвище, придуманное Шарлоттой для Генри, и она всегда его употребляла.

— Мы так и не поднялись до базы данных, — ответила Роуз. — Или не опустились. Но у меня такое чувство, что он что-то затевает. Пишет и посмеивается: «Мы пустим кота на голубятню, Роуз!»

— У твоего, по крайней мере, характер есть. А мистер Саммерс совершенно бесцветный. Нет, что говорить, прекрасный врач, очень милый, но индивидуальности — ноль. Разве что попадет вожжа под хвост с базами данных.

— Я бы не отказалась, чтобы у Генри было поменьше индивидуальности. Все бы отдала за то, чтобы он был «очень милый».

— Тем не менее ты зависла там… на сколько? На пятнадцать лет?

— Да, зависла, — вздохнула Роуз. — Ну что ж, наверное, это мне подходит. Легкий путь — так думает моя мать, хотя она достаточно тактична, чтобы не произносить это вслух.

Вот твоя мама — да, действительно индивидуальность. Это я в хорошем смысле слова. Она и правда личность.

— Повтори это еще раз, — улыбнулась Роуз.

— Да чего уж там, с матерью тебе повезло.

— Гмм…

Роуз колебалась, но, пожалуй, склонна была согласиться. Стоит посмотреть вокруг, сравнить. Нет, конечно, когда речь заходит о родителях, тут никакие альтернативы не рассматриваются. Отца и мать не выбирают. Они, наши родители, развивались так, как уж могли. Не будь они такими, какие есть, и мы не стали бы тем, чем являемся. Иногда, взглянув в зеркало, Роуз замечала в себе черточку матери, мимолетное сходство с отцом — что-то такое в глазах, в складке рта.

Она попрощалась с Сарой и пошла домой, все еще размышляя о родителях. Ее собственные дети открещивались даже от физического сходства с предками. «Не хотелось бы быть грубым, мама, но мне даже не представить себе, что кто-нибудь из нас когда-нибудь будет выглядеть так, как вы». Они выбрали себе совершенно другие профессии. Джеймс — преуспевающий банковский служащий, Люси преподает химию в колледже.

«Ничего! Подождите немного! — мысленно сказала им Роуз, заходя в супермаркет за всякими пустяками и ирландским хлебом, который любит Шарлотта. — Мы еще поглядим».

В последнее время, думая о матери, она испытывала чувство вины. Не только из-за сломанного бедра — вообще из-за всех этих возрастных дел. С Шарлоттой случилось то, что происходит со всеми в старости. Человека втискивают в иной образ, вынуждают стать другой версией самого себя. Ее пожилая мать все еще оставалась собой, но как-то уменьшилась, утратила прежнюю силу, больше не была человеком из детства и молодости Роуз, и дочь по непонятной причине чувствовала себя виноватой.

Отец избежал этого, потому что умер довольно молодым. Роуз никак не могла представить себе его старым. В ее памяти он навсегда останется энергичным, ярким человеком с живым характером, со своим мнением по любому вопросу. Они с Шарлоттой прожили жизнь бок о бок, иногда спорили, часто смеялись, и чувствовалось, что их союз нерушим. Но смерть отца разрушила его, и у Роуз теперь совсем другая, одинокая мать. Она терпит. «Твоя мама молодец, она держится», — говорили все. Разумеется. А что ей остается?