Однажды вечером, в ресторане, он вдруг расплакался. Беспричинно. Он вскочил и убежал, а вернувшись, попросил меня забыть о случившемся. Я переполошилась, уж не влюбился ли он в меня, но в последующие дни он вел себя как обычно, так что я успокоилась.

Как бы ужасно это ни звучало, я не чувствовала никакой вины за собой. Мне вспоминалась книга, которую я читала подростком, «Цветы для Элджернона», не помню, кто написал[5], но там рассказывалось про умственно отсталого уборщика, который внезапно стал умным. То ли он принимал какое-то лекарство, то ли кто-то ставил над ним эксперимент. Ему это кажется чудом. Он влюбляется и начинает жить полной счастливой жизнью. А потом эффект начинает выдыхаться, и он понимает, что скоро опять станет дурачком, не сможет ясно мыслить и его чудесная жизнь, которую он так любит, закончится.

Вот так и я себя ощущала. Я знала, что у меня всего неделя. И нужно вместить в нее все, чего так не хватало в моей жизни, – отдых, приключения, возможность заняться собой. Но что очень важно – я чувствовала, что, вернувшись домой, буду вполне счастлива. Я ведь была уверена, что муж никогда не узнает, он и не узнал.

А вчера ночью я увидела в новостях человека, которого назвали Марком Бретериком, но это был не он. Возможно, мужчина, которого я встретила в отеле, просто назвался чужим именем.

Но даже если так, он должен хорошо знать семью Бретериков, он ведь мне очень много рассказывал об их жизни. У меня и сомнений не возникло, так можно говорить лишь о своей семье.

Если то, что я тут понаписала, не имеет никакого отношения к смерти Джеральдин и Люси Бретерик, то прошу прощения, что трачу ваше время. Но я никак не могу избавиться от мысли, что мой рассказ может пригодиться. Джеральдин и Люси Бретерик умерли несколько дней назад, муж говорит, что в газетах только об их гибели и пишут. Я-то газет в руки не брала с тех пор, как родился мой первый ребенок. Но если это так, человек, которого я встретила в отеле в прошлом году, наверняка должен знать о случившемся. И к настоящему моменту он наверняка догадался: мне известно, что он не тот, за кого себя выдает. Это может показаться безумием, но вчера кто-то толкнул меня под автобус, и я чуть не погибла. А сегодня меня преследовала красная «альфа ромео», номер YF52 DNB.

К сожалению, не могу сообщить ни название отеля, ни свое имя, ничего, кроме того, что уже сообщила. Если каким-либо образом в процессе расследования вы узнаете, кто я, пожалуйста, пожалуйста, позвоните мне на работу, а не домой, и не рассказывайте ничего моему мужу. Иначе моя жизнь рухнет.

За спиной раздается низкий скрежещущий голос, и я испуганно подскакиваю.

– Я вижу мертвецов!

Отзываюсь нервным смешком и оборачиваюсь.

Оуэн Мэллиш, самый неприятный из моих коллег. Обвисаю на стуле проколотым воздушным шариком. Быстро крутанувшись к компьютеру, сворачиваю файл, лицо у меня горит. Оуэн громко смеется и хлопает себя по коленям, довольный, что напугал меня. Его приземистое пухлое тело, затянутое в узкую зеленую майку и рваные джинсовые шорты, зажато во вращающемся кресле, которое он катает туда-сюда, отталкиваясь волосатой ногой-бочонком.

– Я вижу мертвецов, – повторяет он громче, надеясь развеселить остальных коллег.

С каким бы удовольствием я выдрала его бороденку, волосок за волоском.

Никто не смеется.

Оуэн теряет терпение:

– Что, никто «Шестое чувство» не смотрел?

Бубним, что смотрели.

– Эта баба в новостях – Бретерик. Ну, та, что пришила своего ребенка и покончила с собой, – предвестник несчастья. Особенно для Сэл, не так ли? Стремно-то как!

До чего же у него неприятный голос – будто ему постоянно нужно прочистить горло. Когда Оуэн говорит, слышно, как у него в горле что-то булькает, просто омерзительно.

– Тебя и впрямь ждет несчастье, если не научишься водить, – хихикает он. – Что ты устроила на улице сегодня?

Он оглядывается, приглашая остальных поглумиться надо мной. Как Пэм Сениор вчера, прилюдно разоравшаяся. Наверное, это Оуэн сигналил мне, пока я парковалась перед нашим зданием.

– Извини, – бормочу я. – Просто устала.

– Забудь! – Оуэн хлопает меня по спине. – На твоем месте я бы тоже был не в себе. Знаешь, согласно легенде, если твой двойник умирает, ты тоже умрешь.

– Правда? – Я вымученно улыбаюсь, демонстрируя, что мне его подколки по барабану. Но это не так. Они меня успокоили. Оуэн всегда так предсказуем. Эта чушь про двойников заставляет меня собраться. Ну и что с того, что Джеральдин Бретерик похожа на меня? Куча людей похожа на кучу других людей, и ничего плохого в этом нет.

Я отношусь с симпатией почти ко всем коллегам, но Оуэна Мэллиша искренне не перевариваю. Он мнит себя остроумцем, но все его шутки сводятся к откровенным издевкам. Однажды я позвонила в офис сообщить, что застряла в пробке примерно на час, а он рассмеялся и ответил: «Ага, пораньше-то выезжать надо, когда на дорогах пусто».

Оуэн моделирует осадочные породы, и, к сожалению, мне приходится с ним работать едва ли не над каждым проектом. Он создает компьютерные гидродинамические модели осадочных пород, а я не могу работать без них. Его программы могут рассчитать любое возможное изменение воды или шельфа, естественное или антропогенное, с любым видом осадка, от песка до густой грязи, с любым размером частиц. Меня бесконечно раздражает мысль, что без Оуэна и его программ моя работа была бы гораздо менее точной.

В данный момент мы с ним корпим над исследованием для «Гилсенен Лимитед» – корпорации, которая хочет построить большую охлаждающую установку в устье реки Калвер. Наша задача состоит в том, чтобы рассчитать возможные уровни загрязнения – в случае постройки станции.

Мы должны выдать итоговый отчет через две недели, а «Гилсенен» должны притвориться, что им вроде как есть дело, поскольку их имидж требует стремления защищать окружающую среду. Так что мне часто приходится обсуждать работу с Оуэном, слушать его булькающий голос, и я не могу выкинуть из головы, что у них с женой всего четыре месяца назад родился первенец, а два месяца назад Оуэн ушел к другой. Теперь он каждые выходные водит детей своей новой подружки в парк и даже хранит в бумажнике их фото, но никогда не упоминает о собственном сыне, у которого врожденный порок сердца.

– «Тем, кого это может касаться». – Оуэн смотрит на экран, где опять красуется мое письмо. Должно быть, случайно его развернула. – Что это? Завещание пишешь? Очень разумно. Что у тебя с лицом, кстати? Муж опять побил?

Хватаю мышку и пытаюсь закрыть файл. Хочу ли я сохранить изменения? Оуэн продолжает маячить за спиной, и в спешке я случайно щелкаю «нет».

Боже! Боже, помоги…

Открываю файл. Пожалуйста, пожалуйста…

Бога нет. Письмо не сохранилось. Черновик доклада про солончаки снова на месте. Оттолкнув Оуэна, выбегаю в коридор. Письмо, которое далось мне с таким трудом, уничтожено одним кликом мышки. Дерьмо! Отправила бы я его? Сомневаюсь, что хоть одно отделение полиции в мире хоть раз получало такое письмо, но мне все равно – каждое слово в нем было правдой, и, пока я его писала, мне было легче. Надо вернуться к компьютеру и написать заново, но сейчас я не готова.