глазах задвоилось! Из одного мальчишки двое парней стало. Парень-то у Марченко один, да и тот малый — школьник…

— Два там, а не один!

— Буде врать-то! Неправдой жить — бога гневить! Уж я ли не знаю, кто под моим началом находится? Один у Марченко мальчишка, и лет ему в аккурат тринадцать… Мне, брат, все известно…

— Плохо знаешь, — дерзко возразил арестованный… — Два там мальчишки! Два! Точно заметил! — И добавил: — Вот и не знаешь, кто у лесника хоронится. Он там в лесу может целый полк спрятать…

— Цыц болтать! — крикнул Сиволоб. — Больно разговорчив! — Он повернулся к Гармашу: — Прикажи заложить лошадь. Сейчас придет Марченко, мы с ним и отвезем этого пролетариата в Гладов. Послушаем, какие он песни запоет у господина коменданта…

Тимофей Петрович и Сиволоб возвращались из Гла-дова. Они ехали на телеге; староста, понукая лошадь, не переставал болтать:

— Как он там заерзал, когда ты орден-то выложил и про Буденного сказал. А господин комендант как зыркнет на него, так он аж затрясся! В общем, все! Упокой, господи, душу раба твоего!

Болтовня старосты раздражала Тимофея Петровича. Он думал о предстоящей встрече с мальчиками.

— И как ты его скрутил? — не унимался Сиволоб. — Такой здоровенный комиссарище! У него от страха аж в глазах задвоилось. Все твердил, что тебе два пацана помогали. Я думал, ты хлипкий…

— Силой бог не обидел…

— Господь ведает, кому даровать силу…

На повороте Тимофей Петрович соскочил с телеги.

— Ты что? — удивился староста. — Поехали ко мне. Такое дело обмыть надо. Выпьем за упокой души красного пролетариата. У меня самогон — первач!

— Не могу. Всю ночь не спал из-за этого политрука. Пройдусь пешком до дома — и спать! Завтра зайду…

— Будь по-твоему! Почтенье!

Староста щелкнул кнутом, и лошаденка тяжело поскакала к деревне.

Тимофей Петрович шел медленно, стараясь оттянуть разговор с ребятами. Неподалеку от дома он остановился и устало провел ладонью по лицу. Было ясно, что попытка мальчиков освободить политрука — это начало борьбы, борьбы против него. "Чем кончится этот "бунт"? — спрашивал себя в смятенье Тимофей Петрович. — Что они выкинут завтра? Один необдуманный поступок — и они попадутся. А тогда — конец всем! И им, и ему! А тут еще — Владик! Как уберечь мальчика от немцев? Сколько можно прятать его в лесу? Придет осень, наступят холодные ночи…"

Так ничего и не придумав, он направился к дому.

Мальчики оказались в шалаше. После всех волнений, после бессонной ночи они спали непробудным сном.

Тимофей Петрович смотрел на спящих ребят задумчиво и печально. Но это продолжалось недолго. Тронув Владика за плечо, он сказал сердито:

— Вставай!

Тимофею Петровичу казалось, что ребята крепко спят, но едва он заговорил, как оба разом проснулись.

— Мне нужно с вами поговорить, — сказал Тимофей Петрович, стараясь не смотреть на сына. — Ты помнишь, Юрась, наш недавний разговор?.. Помнишь, я предупреждал: если хоть одна душа узнает про Владика, ему придется уйти от нас. Помнишь?

— Помню…

— Владика видел этот… политрук… Значит, он больше не может у нас оставаться. Ты должен сейчас же отвести его в овраг. Оставишь его в малиннике и немедленно вернешься домой.

Тимофей Петрович видел, как побледнел Владик, как Юрась сжал кулаки.

— Почему? — Юрась задыхался. — Почему Владик не будет жить с нами? Где же он будет жить?

— Делайте то, что я говорю. Сейчас же! Владик, не смей уходить из оврага, жди меня там. Ступайте!

— Пойдем, Юрась. — У Владика был вид обреченного. — Я не останусь у вас, раз Тимофей Петрович не хочет… Ни за что не останусь!

— Тебе же лучше будет. Через пять минут чтобы вас здесь не было. А ты, Юрась, сразу же возвращайся обратно…

Перед уходом Владик обернулся было попрощаться, но Юрась дернул его за рукав.

— Пойдем… нечего тебе… с ним…

И они ушли.

Тимофей Петрович остался один. Лицо его было угрюмо, глубокая морщина, пересекавшая лоб, стала еще глубже…

* * *

Слова политрука встревожили Сиволоба. А что, если Марченко и в самом деле прячет у себя какого-нибудь парнишку? Еще недавно немецкий комендант предупреждал старосту:

— Ты будешь строго отвечать за вверенную тебе деревню. У нас есть сведения, что крестьяне прячут детей комиссаров Следи хорошо, чтобы этого не было, иначе ты будешь иметь от меня одну большую неприятность!..

Что означали слова "одну большую неприятность", — Сиволоб отлично понимал: скорее всего, виселица.

Поразмыслив, Сиволоб решил, не откладывая, нагрянуть внезапно к Марченко. Он сунул в карман маленький бельгийский браунинг и зашагал в сторону леса.

Дорога была ему знакома издавна. Когда-то здесь его отцу и деду принадлежали сорок десятин самой лучшей земли. Сейчас на этой земле переливалась бархатистыми волнами колхозная пшеница. Это тоже заботило старосту. Скоро немцы прикажут убирать хлеб. А кто его станет убирать? Мужиков в деревне не осталось, тракторы поломаны! А немцы грозят за каждый неубранный гектар наказанием "по законам военного времени"…

Сиволоб тяжело вздохнул, вытащил из серебряного портсигара сигарету, но не успел закурить, как увидел идущего навстречу лесника.

— Почтение уважаемому Кузьме Семенычу! — Тимофей Петрович снял кепку.

— И тебе почтение, пан Марченко, — снял картуз староста. — Куда путь держишь?

— Да так… есть у меня тут в одной ближней деревушке дельце… — уклончиво и многозначительно протянул Тимофей Петрович. — Пошаливать народ начинает… О партизанах что-то болтают. Надо прояснить…

— Прошу тебя категорично, пан Марченко: что узнаешь — сообщай мне. Ты мужик мозговитый, да и я стреляный! Вместе мы порядок наведем…

— Не сомневайся, Кузьма Семеныч. Что узнаю, — сообщу… Какие хлеба! Какие хлеба! — сокрушенно воскликнул Тимофей Петрович. — Как же нам убрать все это? Главное, чтобы немцы успели вывезти все зерно! Тут уж нам с тобой надо быть начеку день и ночь. А то ведь и красного петуха пустить могут!

— Это кто же посмеет?

— А хоть бы и партизаны… Сам знаешь, просачиваются из окружения… полигрук-то откуда взялся? Из окружения! Значит, и другие могут объявиться. Тут нам с тобой ухо востро надо держать, Кузьма Семеныч…

— Это ты верно… Тут надо быть настороже. А только я и на бога надеюсь. Истинно сказано: коли бог за нас, так никто на нас! И еще имей в виду, если ты там у себя… в лесу, значит… заприметишь кого… неизвестные какие появятся. я уж на тебя надеюсь…

— А как же! От меня не уйдут! Политрука-то, как скрутил, — сразу к тебе. Мог бы прямо в Гладов, дескать, смотрите, господа немцы, служу вам верой и правдой, комиссара поймал. А только я порядок уважаю: староста — первый