Попрепиравшись вдоволь, начали планировать. Хотя вначале предполагалось действовать одновременно тремя дивизиями, Меншиков, совершенно неожиданно для Липранди и уж точно вопреки его замыслу, приказал начать действия только первой из прибывших — 12-й.

Для генерала такое отклонение от вроде бы согласованного стало неприятной неожиданностью. Он активно начал высказывать недовольство, предсказывая самые плохие последствия подобной спешки: «…наступление с одной дивизией пехоты немыслимо, так как она пробудит только внимание неприятеля, откроет ему цель наших дальнейших действий и укажет, можно сказать, на единственное место, где он должен ожидать решительного удара с нашей стороны».

Переубедить князя не получилось. Не будем представлять Меншикова окончательным самодуром. В его давлении на Липранди имелась определенная логика и присутствовал некоторый смысл. У главнокомандующего было слишком мало времени, чтобы позволить противнику, усиленно укреплявшему свои позиции вдоль Воронцовской дороги, сделать их непреодолимыми. В противном случае после промедления действия русских могли оказаться лобовой атакой закрепившегося на сильной позиции неприятеля, всегда сопряженной с большими потерями.

С одной дивизией Липранди мог взять передовые редуты, а с подходом остальных, если 12-й дивизии будет сопутствовать успех, продолжать действовать во исполнение намеченного.

Поэтому главнокомандующий все сетования Липранди вообще отказался слушать (явно учтя рекомендации Горчакова) и, дав ему лишь день на подготовку, порекомендовал больше думать о том, чтобы задуманное «…непременно было приведено в исполнение». Так сказать, ты задумал — ты и исполняй.

Как и следовало ожидать, «…Липранди с полным успехом исполнил волю начальства».

Избранный путь в тыл и фланг союзникам самими свойствами местности обеспечивал наступающим возможность маневрирования по фронту и таким образом позволял быстро концентрировать свои силы на нужном участке. Рельеф на подступах к Балаклаве был достаточно ровным, представляя удобное место для применения кавалерии.

Самым удобным путем к Балаклаве была дорога, которая вела через Трактирные мост по двум ущельям в долину» Черной речки, образованную с севера восточными склонами Федюхиных гор, а с юга — сплошной грядой холмов (Кадыкойских высоты, тянувшейся по направлению к Сапун-горе. Там, за гребнем Сапун-горы, на Херсонесском плато, находились крупные силы союзников (французский обсервационный корпус генерала Боске и две английские пехотные дивизии). По Кадыкойским высотам проходила шоссейная дорога (Воронцовская), соединявшая Керчь с Севастополем. Спускаясь с высот, она шла затем сквозь гребень Сапун-горы через так называемый Балаклавский проход. Южнее Кадыкойских высот простиралась другая долина, ограниченная непосредственно перед Балаклавой так называемыми Балаклавскими высотами, впереди которых на дороге, ведущей из Балаклавы в Симферополь, находилось селение Кадыкой.

Конечно же, лучшее описание панорамы местности, на которой произошли описываемые нами события, принадлежит перу Рассела.

«Цепочка холмов пересекала Балаклавскую равнину в двух с половиной милях от города. Если бы читатель поднялся на одну из высот в тылу нашего севастопольского лагеря, то справа он увидел бы Балаклаву с ее старыми фортами, горсткой лодчонок и узкой полосой воды. Внизу до подножия противостоящих величественных гор на другой стороне простиралась бы равнина, покрытая жесткой травой и испещренная палатками наших кавалеристов. В нескольких футах ниже по склону читатель увидел бы французские траншеи, полные зуавов, под ними — турецкий редут и еще один на равнине. На одной линии с ним он заметил бы какие-то угловатые укрепления, за ними два других редута и холм Канробера.

В двух — двух с половиной милях от читателя резко вздымалась бы горная цепь самой неправильной и причудливой формы. Местами ее украшают заросли кустарника, местами тянутся к небу голые вершины и каменные плато. Очертаниями и видом эта местность удивительно напоминает лесистые лощины Троссакса. Справа нависающие скалы Балаклавы, закрывая вход в бухту, пленили кусочек синего моря.

Повернувшись спиной к Севастополю и имея по правую руку Балаклаву, читатель увидел бы перед собой лагерь морской пехоты, расположенный на холмах более чем в 1000 футов над уровнем моря. Под этими холмами, там, где дорога подходит к самому городу, стоял 93-й Шотландский полк.

Чуть ближе к своему наблюдательному пункту читатель обнаружил бы кавалерию, а еще ближе — турецкие редуты.

На равнине тут и там волнами вздымаются небольшие холмики. Слева холмы и скалистые горные цепи постепенно сходятся к реке Черной, пока, наконец, в трех-четырех милях от Балаклавы равнина не обрывается, поглощенная ущельями и глубокими балками, над которыми подымаются террасы беловатого камня, кое-где скрашенного пучками хилой травы. Простираясь к югу и юго-востоку, террасы достигают головокружительной высоты Чатырдага».

Балаклава. Фото Р. Фентона. 1855 г.

Рассел, правда, упускает одну важнейшую деталь, без которой трудно представить смысл происходившего на этой живописной местности 25 октября 1854 г. — Воронцовскую дорогу.

По описанию Хибберта: «…расстояние от Балаклавы до Севастополя составляет около 7 миль. Два города соединяли 3 мили сельского тракта, который соединялся с Воронцовской дорогой, которая вела на юго-восток от Севастополя. Она пересекала военные лагеря, затем спускалась через равнину Балаклавы к реке Черной и через 2 мили после моста через реку вела к поселку Чоргун.

Дорога шла через равнину Балаклавы справа налево на узком клочке земли, который военные назвали Верхним проходом. Расположенный чуть выше в районе Федюхиных высот ровный участок земли получил название Северной долины, а полоска земли на ближайшем склоне была названа Южной долиной. Эти две равнины, разделенные Верхним проходом и отрезанные одна от другой острыми вершинами холмов, вскоре стали ареной одного из интереснейших эпизодов военной истории.

Верхний проход был жизненно важен не только для защиты Балаклавы и прикрытия флангов и тыла союзников. Он был частью их коммуникаций. Потерять его означало утратить единственную нормальную дорогу, ведущую к лагерю союзных войск, осаждавших город».

Хибберт прав. Грядущее сражение было схваткой за коммуникации, то есть тем, ради чего часто разворачиваются и более масштабные события.

Сержант. Трубач и рядовые 13-го легкого драгунского полка в походной форме. 1854 г. Рисунок А. Хейса.

Традиционно, для лучшего и правильного восприятия читателями происходивших I событий, попытаемся описать погоду в эти дни. Как и при Альме, ничего не было более красивого, чем Крым в это время года. По крайней мере время для убийств было совсем не симпатичное: середина крымской осени характерна невероятной красотой окружающей природы, многоцветием трав, теплым дневным солнцем и холодными «свежими» октябрьскими ночами. Как с гусарским поэтизмом вспоминал офицер лейб-эскадрона Ингерманландского полка Евгений Арбузов: «…погода была прекрасная. С первым лучом восходящего солнца между гор раскатился и первый выстрел наших орудий».