– Мой голос далеко не до конца изучен и востребован. Я точно знаю, что могу петь не только Джильду, Мими и Виолетту, но и Маргариту тоже. Но единственный человек, которому под силу раскрыть мой голос и направить его, – это маэстро Габриэль Атлан-Феррара.

При этом она не добавила: «Мы познакомились в «Ковент-Гарден», когда я пела в хоре "Фауста"».

Она сделала выбор, и он, стоя у дверей певицы в Мехико летом 1949 года, тоже выбирал. Не дожидаясь времени, назначенного для репетиций «Осуждения Фауста» во Дворце изящных искусств, он взял на себя смелость – возможно, допустив ошибку, – прийти к Инес в полдень, не задумываясь ни о чем, – может, она спит или уже ушла, – лишь бы увидеться с ней наедине до первой репетиции, назначенной на этот вечер…

Квартира Инес находилась в запутанном лабиринте номеров и дверей, расположенных на разных уровнях и соединенных лестницами, в здании Ла Кондеса наулице Масатлан. Его предупредили, что здесь любят селиться мексиканские художники, писатели, музыканты, а также европейские таланты, которых молох войны вынудил искать прибежища в Новом Свете. Поляк Генрик Сжеринг, австриец Эрнст Ромер, испанец Родольфо Хальфтер, болгарин Зиги Вайсенберг. Мексика им всем предоставила кров, и когда Дворец изящных искусств пригласил известного своей нелюдимостью и требовательностью Габриэля Атлан-Феррара дирижировать «Осуждением Фауста», маэстро с удовольствием согласился, отдавая этим дань уважения стране, спасшей столько мужчин и женщин, которые в противном случае имели все шансы закончить свои дни в печах Аушвица или погибнуть от тифа в Берген-Бельзене. Город Мехико был мексиканским Иерусалимом.

Ему не хотелось первый раз увидеть певицу на репетиции по одной простой причине. Их связывала незаконченная история, личное недоразумение, которое могло быть разрешено только при личной встрече. Свидетельство профессионального эгоизма маэстро Атлан-Феррара. Только так он сможет избежать вполне предсказуемого давления со стороны Инес, только если они увидятся, впервые с того самого утра, когда он покинул ее на побережье Дорсета и она уже не вернулась на репетиции в «Ковент-Гарден». Инес исчезла, чтобы объявиться в 1945 году в Чикагской опере, ее дебют произвел фурор благодаря совершенно новой трактовке образа Турандот, что достигалось – тут Габриэль засмеялся – простым фокусом: она связала себе ноги, чтобы семенить, как настоящая китайская принцесса.

Без сомнения, голос Инес не стал лучше благодаря этой уловке, но ее популярность в Америке вспыхнула, как китайский фейерверк, и ничто уже не могло умалить восторги в ее адрес. С той поры простодушная критика стала радостно вторить расхожим байкам: дескать, Инес, чтобы участвовать в «Богеме», заразилась чахоткой; она-де месяц провела взаперти в подземельях пирамиды в Гизе, чтобы спеть «Аиду», и стала проституткой, дабы проникнуться патетикой «Травиаты». Это были рекламные байки, которые мексиканская дива не подтверждала, но и не отрицала. Определенно, для искусства не бывает плохой рекламы, особенно в стране, прославившейся созданием собственной мифологии – Диего Ривера, Фрида Кало, Сикейрос, возможно, Панчо Вилья… Бедная и опустошенная страна нуждалась в выдающихся личностях. Мексика: ни крошки хлеба в руках, но в голове – сплошь радужные мечты.

Застать Инес врасплох.

В этом был несомненный риск, но если она не сумеет достойно выйти из этой ситуации, он снова одержит над ней верх, как тогда, в Англии. Если, напротив, она раскроется во всем блеске божественной дивы и не уронит себя в глазах своего бывшего наставника, то «Фауст» Берлиоза от этого только выиграет в качестве, ему пойдет на пользу здоровый творческий накал.

Хотя, вероятно, не удастся найти общий язык, – эта мысль настолько поразила его, что он застыл с поднятой рукой, так и не постучав, – потому что основной выразитель страстей на сцене – все-таки не он. Голос, исполненный желания, – вот тема этой оперы, любой оперы, а он сейчас играет наудачу, стучась в дверь своей певицы.

Но, решительно постучав, Габриэль сказал себе, что не должен ничего бояться, потому что музыка – это искусство, далеко выходящее за пределы своего главного выразительного средства, то есть звучания. И стук в дверь сам по себе уже был способом перейти от явного смысла (Откройте, пожалуйста, к вам кто-то пришел, вам что-то принес) к нежданной вести (Откройте, пожалуйста, взгляните в лицо судьбе, впустите волнующую страсть, неведомую опасность, ранящую любовь).

Дверь открыла она, наспех завернутая в купальное полотенце.

За ее спиной маячил молодой смуглый мужчина, совершенно голый, с глуповатым лицом и мутным взглядом. Вид у него был остолбенелый, но вместе с тем вызывающий. Всклокоченные волосы, жиденькая бородка, пышные усы.

В этот вечер репетиция оправдала – или даже превзошла – его ожидания. Певице Инес Прада в роли Маргариты, главной героини оперы, удалось совершить почти чудо: раскрыть свою обнаженную душу, когда мир ограбил ее любовь, ее страсть – чувства, которые Мефистофель и Фауст предлагают женщине как недосягаемые плоды, подобно тем, что не дано было вкусить Танталу.

Благодаря такому убедительному самоотречению Инес – Маргарита еще раз подтвердила правоту Паскаля: безудержные страсти пагубны, словно яд. Пока огонь дремлет, кажется, что он питает сердце, но в действительности неосознанная всепоглощающая страсть лишь разъедает бедную обманутую душу. Быть может, были правы другие еретики, катары, которые верили, что единственный способ освободиться от страсти – это объявить о ней всему свету и утолить ее, исчерпать до дна, невзирая ни на что.

Вместе Габриэль и Инес смогли облечь в видимую форму невидимые миру скрытые страсти. Глаза увидели то, что музыка как искусство вынуждена была скрывать. И вместе с тем Атлан-Феррара на протяжении всей нескончаемой репетиции понимал, что если бы на месте музыки в этот раз была поэзия, не возникла бы необходимость раскрываться, выставлять себя напоказ, воплощаться. В то же время удивительный голос Инес заставлял его думать, что, возможно, благодаря некоторому несовершенству, – переходу от сопрано к меццо, – произведение становилось более доступным, а Маргарита – более убедительной, лучше передавая смысл музыки именно за счет этого несовершенства.

Установилось поразительное взаимопонимание и единодушие между дирижером и певицей. Единодушие, целью которого было не дать столь несовершенному и незавершенному произведению вновь стать достоянием лишь узкого круга избранных лиц. Инес и Габриэль, с дьявольской изобретательностью не давая «Фаусту» закрыться, делали его доступным, любящим, почти достойным восхищения… Они низвергали Мефистофеля.

Было ли это каким-нибудь образом связано с непредвиденной встречей тем утром?

Инес любила, она уже не была наивной девушкой, как девять лет назад, когда ей было двадцать, а ему тридцать три. С кем она потеряла свою невинность? Вот уж это его совершенно не заботило, и он не мог представить себе виновником этого несчастного вульгарного молодого человека, который возмущался, ругался и всячески выражал свой протест против вторжения незнакомца, моментально пресеченный безапелляционным приказом Инес: