Я познакомилась с Альбером намного позже, когда ему было уже семнадцать и он учился в выпускном классе престижного французского лицея. Поскольку он размышлял о том, где бы ему продолжить свое образование, во Франции или в США, я предложила ему поступить в Стэнфордский университет. Впоследствии он окончил университет и сделал себе имя не только благодаря своим успехам в учебе, но и благодаря своим успехам у женщин. Какие бы зачатки галантности он ни привез с собой из Франции, они сослужили ему отличную службу в жизни.

в которой вы станете зрителями любви, разыгрываемой на театральных подмостках XVII века. Театр в эти времена был доступным развлечением как для состоятельных граждан, так и для простолюдинов. Востребованность драмы среди публики любых сословий сделала драматургов Расина, Мольера и Корнеля настоящими героями своего времени. Французская галантность времен Людовика XIV постепенно превоплотилась из искусства обольщения в набор пустых фраз, а любовь сделалась предметом великосветской болтовни. Именно это стало поводом для насмешек желчного Мольера в его «Смешных жеманницах», «Школе жен», «Школе мужей»… В отличие от Мольера, иронизирующего над пороками современности, Расин переносит зрителя в эпоху далекой Античности, откуда он почерпнул вдохновение для своей знаменитой «Федры». И все же, несмотря на кажущуся дистанцию между современным французским обществом и героями античной трагедии, губительная страсть, которую героиня Расина испытывает к собственному пасынку, оказывается понятной и вызывающей сочувствие.

Иллюстрация к комедии Мольера «Ученые женщины». «Генриэтта уклоняется от объятий Вадиуса». Рисунок Жан-Мишеля Моро-Младшего

В XVII веке большая часть французов все еще оставалась безграмотной. Только представители дворянства и буржуазии умели читать и писать, тогда как рабочий люд и крестьяне ничего этого не умели. Те, кто знал грамоту, обучались правилам галантности по романам, поэмам, басням, максимам и мемуарам, мощный поток которых не иссякал. У остальных, так же как в Англии времен Шекспира, была возможность не отставать от моды, посещая театр, где были устроены удобные ложи для состоятельных людей, а стоячие места в партере стоили всего 15 су (1 су = 5 сантимов). Париж, как и Лондон, был Меккой для драматургов, театральные представления были популярны и в провинции. Драматическое искусство в то время достигло поистине олимпийских высот, подобных которым во Франции никогда не было ни до, ни после, о чем говорят прославленные имена Корнеля, Мольера и Расина. Сюжеты их пьес чаще всего рассказывали о любви.

Мольер и Расин развивали французскую традицию представлений о любви, а затем внесли немалый вклад в формирование ее новейших тенденций. В сочинениях Мольера публика увидела комическую сторону любви. Порой и комические персонажи страдают от любви, хотя она, по словам Расина, всегда носит трагический характер. Маски комедии и трагедии приоткроют нам понимание любви и любовных обычаев 1660–1670-х годов, то есть именно того времени, когда была написана «Принцесса Клевская». В Версале, в Париже и провинциальных городах любовь на театральных подмостках притягивала зрителей. Им никогда не надоедало смотреть на красивых молодых людей, которых как магнитом тянуло друг к другу вопреки всем силам, стремившимся разлучить их.

Как и в реальной жизни, любовь не признавала возрастных барьеров: старик выставлял себя на смех, влюбляясь в юную девушку, а старуха мучилась от несчастной любви к юноше. Как ни взгляни, театр приобретал такое психологическое влияние, которого у него прежде никогда не было. Зритель, пришедший в театр ради развлечения, выходя из него, мог осмыслить собственные любовные обстоятельства совершенно иначе, чем это было до представления.

Как ни взгляни, театр приобретал такое психологическое влияние, которого у него прежде никогда не было.

Пока Мольер со своей театральной труппой колесил по провинции (1643–1658), précieuses в светских салонах диктовали французам и правила французского языка, и утонченные манеры. Даже если усилия жеманниц были направлены к тому, чтобы установить нормы речи и поведения, их назойливость, в конце концов, должна была стать предметом осмеяния. В пьесе «Смешные жеманницы» (Les Précieuses ridicules) , появившейся на парижских подмостках в 1659 году, Мольер высмеивает наивных девушек, охваченных любовным томлением. Вот что говорит Мадлон, одна из героинь пьесы, своему изумленному отцу о любви:

«Полноте, отец, вот и кузина скажет вам то же, что и я: в брак надобно вступать лишь после многих приключений. Если поклонник желает понравиться, он должен уметь изъяснять возвышенные чувства, быть нежным, кротким, страстным, – одним словом, добиваясь руки своей возлюбленной, он должен соблюдать известный этикет. Хороший тон предписывает поклоннику встретиться с возлюбленной где-нибудь в церкви, на прогулке или на каком-нибудь народном празднестве… Вот тут-то и начинаются приключения: козни соперников, препятствующих нашей прочной сердечной привязанности, тиранство родителей, ложные тревоги ревности, упреки, взрывы отчаяния и, в конце концов, похищение со всеми последствиями. Таковы законы хорошего тона, таковы правила ухаживания, следовать которым обязан светский любезник» [33] .

У отца Мадлон совсем иные взгляды. Брак для него – только начало любви, и он уже выбрал супругов для своей дочери и племянницы Като сообразно интересам семьи и финансовому положению претендентов.

Мадлон возмущена: «Начинать прямо с законного брака?..» А Като добавляет: «Что до меня касается, дядюшка, то я одно могу сказать: я считаю замужество делом в высшей степени неблагопристойным. Можно ли свыкнуться с мыслью о том, чтобы лечь спать рядом с неодетым мужчиной?»

Отец растерян и возмущен: «Или вы без всяких разговоров пойдете под венец, или, черт возьми, я вас упрячу в монастырь!»

Мадлон мнение отца считает «вульгарным», а Като заявляет: «Как туп у него ум!» Но в этой пьесе здравый смысл вульгарного буржуа торжествует над манерностью двух провинциальных девиц, голова которых забита прециозными выражениями и «романтическими» бреднями, почерпнутыми из бульварных книг. Они с жадностью смотрят на Париж, называя его «кладезем чудес, средоточием хорошего вкуса, остроумия и изящества», но при этом не в состоянии отличить правду от фальши, принимая двух лакеев за благородных господ. Мольер, таким образом, развенчивает убогие представления девиц о «столичной любви» и призывает их внять здравому смыслу и прислушаться к тому, что говорит им опекун.