Вдруг у него получится, черт побери…

И тут случилось это злосчастное итоговое совещание, или расширенное, кто его разберет. А Темная Сторона Силы, как нарочно, была в приподнятом настроении. Экипаж «Звезды Смерти» задумал нынче обмыть двухмиллионную гайку, что закрутил мой Железный Джон. То есть гайки никто не считал, мы просто так решили. А если русский чего решил, он выпьет обязательно, сами знаете. Тем более в пятницу.

И только мы отошли от конвейера, мыслями уже в пивной – бежит начальник смены. Ребята, говорит, а как же совещание? Не забыли? Да отлично, говорим мы ему, не забыли, проведем на высшем уровне. И весело топаем рассаживаться.

У нас уж все готово.

Мне-то невдомек, что сегодня вести этот долбаный коллоквиум собрался лично Рой Калиновски, целый помощник директора по «культуре», тот самый, который к нам в учебный центр приходил. Издали похожий на Кена, приятный человек и уникально приветливый менеджер. Всегда успевал первым здороваться с рабочим. Как выяснилось, Рой не был от роду таким уж добряком, просто оказался способным парнишкой, легко обучаемым, не то что мой армейский лейтенант, в мазут упавший. Но это другая история, потом расскажу как-нибудь.

Знал бы я, чем обернется совещание, – поостерегся бы хохмить.

Или не поостерегся? Мне надоело бояться, и роман мой с заводом катился к финалу, и наверняка я хотел, чтобы поскорее все кончилось, только себе не мог признаться.

В общем, Дарты Веддеры приготовились солировать, и было им весело. И вся смена глядела на нас влюбленными глазами в ожидании, чего мы нынче тут отмочим.

Господа начальники прибыли целой толпой: впереди шагал, излучая позитив, симпатяга Рой; за ним бодренький мастер участка; следом замученный Кен; рядом с ним красивая, но нервная Джейн. Замыкал шествие потный Вася-Профсоюз в качестве наблюдателя.

Смена была в сборе, только на центральном стуле, предназначенном для Роя, расселся я, грешный. И, будто не замечая господ начальников, потому что сидел к ним спиной, начал беседу:

– Здравствуйте. Заседание клуба Анонимных Трудоголиков прошу считать открытым. Меня зовут Михаил, и я трудоголик! Как видите, у нас у всех одна проблема, давайте ее дружески обсудим. Ну, кто первый?

Встает Михалыч, очень натурально стесняется и говорит басом:

– Здравствуйте. Меня зовут Михаил, и я трудоголик!

Дальше текста просто не было, поскольку на этом месте у нас в сценарии шла ремарка: «дружный одобрительный смех, все аплодируют». Угадали: поднялся громовой хохот, а громче всех ржал и хлопал Рой Калиновски.

Как нам после вломили – пересказу не поддается. Мы, признаться, не ждали от пиндосов такой вспышки ярости. Тонкий намек на то, что все эти совещания – полная бредятина, вдруг пронял дирекцию до самых печенок. Может, стыдно им стало в кои-то веки?.. Разбирали «безобразную выходку, подрывающую командный дух», на специальном брифинге в кабинете Пападакиса. Директор рвал, метал, требовал возмездия и страшно пиндосил несчастного Роя.

Мы не поняли, кто настучал, мастер или Вася-Профсоюз. Сам Рой Калиновски не понес бы директору такой очевидный компромат на себя, любимого. Может, сначала ему и правда смешно было. А ведь если подумать о корпоративной этике – русский стафф об него ноги вытер. И еще нюанс: дело прошлое, конечно, но история, как Рой стал лучшим другом русского рабочего и самым приветливым в мире пиндосом, будет посильнее фауста промышленного робота. «Фауст» значит «кулак», если вы понимаете, о чем я… Нет, Рой не самоуйбица. Мастер наш тоже с некоторых пор трусоват. Значит, Вася. Он пиндосов боится куда больше, чем своих. Свои могут дать только по шее, а пиндосы могут дать пинка с завода, поэтому Вася – бдит. Основная задача профсоюза, кроме имитации наличия профсоюза, – держать работяг в рамках приличий, а тут мы явно хомут распустили.

Я-то легко отделался. Вызвал кадровик и сказал уныло:

– Просили ведь тебя!..

– Надоело, – говорю.

– А вот послушался бы меня в свое время…

– Спасибо, – говорю, – я насмотрелся уже на Кена и Джейн. Вы в курсе, наверное, мы одноклассники, так что между нами секретов нет…

– Лучше бы секреты были, – сказал кадровик. – Сгинь с глаз моих. В последний раз предупреждаю.

– Чего я сделал-то?!

– Поставил под сомнение элемент корпоративной культуры.

– А если он бессмысленный, элемент этот? Чистое ведь издевательство!

– Сам ты элемент. Подрывной!

И в спину мне, как в прошлый раз:

– И перестань уже болтать!

Ничего не понимаю. Где я должен перестать? С кем? И так уже в курилке больше мычу и хмыкаю, чем говорю. И по пивным булькаю да хрюкаю, чтобы не подставляться. Хочу все-таки прокатиться по турецким и немецким заводам. Не столько для себя, сколько ради Михалыча – поднять ему самооценку. Я-то действительно спекся, ничего мне в автопроме уже не интересно и не будет интересно очень долго. Одна навязчивая идея: уйти с завода и как можно скорее встретить девушку, которую захочу нарисовать. Соскучился по любви. Соскучился по чувству, которого толком не знаю.

А уютный гаражик с покрасочной камерой нам готовы сдать в аренду хоть завтра. Я до того везучий конунг, что даже маму своего верного берсерка уговорил и живой ушел. У нее одно условие – чтобы наше заграничное турне действительно состоялось. Поднять мальчику самооценку, а то Мишенька такой рохля… Мишенька!

И вот сидим вечером у меня: я, Мишенька и его подружка с серьезными намерениями, пиво пьем. Вдруг звонок в дверь. Прямо в дверь, как будто телефона и Интернета не существует. Ко мне так приходят – без вопросов, можно ли, – четверо: я сам, Михалыч, Кен и полиция. Спасибо, в окно не лезут. Мы с Михалычем уже тут, значит, выборка сужается.

Вваливается Кен в обнимку с тремя упаковками пива. Физиономия то ли сильно помятая, то ли слегка побитая, одна щека точно краснее другой… Видит подружку с серьезными намерениями, смущается и тихонько говорит:

– Выйдем на минуту, а? Разговор есть.

Ну, выйдем, если разговор. Беру одну упаковку под мышку на всякий случай – и шагаю с крыльца, куда бы вы думали, к берегу реки.

А на дворе конец сентября, теплый вечер, все кругом золотое, да еще за рекой правый берег светится. Господи, счастье-то какое. И черт с ним, что по мутным водам ничего к нам не плывет. Кто знает, вдруг, когда оно приплывет наконец-то, русские не обрадуются.

Может, нам совсем другого надо – мира во всем мире и чтобы врагов у нас не водилось отродясь. Чтобы нас все любили и мы всех любили…

– Прости, что?! Повтори.

– Увольняйся, – говорит Кен. – Пожалуйста. Очень тебя прошу. И Михалыча забирай.

– Ты бухой, что ли?

– Ты сам бухой. Оба мы поддатые, вот и говорю, пока силы есть, – увольняйся, дружище.