1943

До того как он распахнул дверь, этот день ничем не отличался от всех остальных. Стив слонялся по Лос-Анджелесу в поисках работы, которой не существовало в природе, глазел на еду в витринах магазинов, которая была ему не по карману, и дивился своей закоренелой привычке жить, ибо он был не в силах расстаться с жизнью даже тогда, когда жить стало невмоготу.

Все складывалось не так уж плохо до тех пор, пока у него была пишущая машинка, ради которой он возвращался домой. Он мог хоть ненадолго натянуть реальному миру длинный нос, создавая свои новые дивные миры, где он разгуливал этаким щеголем без малейшего чувства голода. Мог показывать нос внешнему миру и созидать свои новые, блистательные и сияющие миры, в которых он фигурировал этаким франтом, не знающим голода. Он мог даже тешить себя мыслью, что однажды станет писателем, купающимся в славе и деньгах.

Он скорее расстался бы со своей правой ногой, чем с машинкой! Но ни в одном ломбарде не платили денег за правые ноги, а парню же надо чем-то питаться и вносить квартплату.

– Да неужели? – съязвил он, обращаясь к собственной двери. – Назови две причины, почему?

Он не смог назвать и одной, отпер дверь, захлопнул ее за собой, включил свет и собирался было снимать шляпу.

Но так ее и не снял. Он совершенно забыл и о шляпе, и о голове на плечах, а просто остолбенел, вытаращив глаза.

На полу стояла пишущая машинка.

Комната принадлежала ему. Растресканный потолок, обшарпанные обои, синяя в полосочку пижама, обозначавшая вехой его путь от неубранной стенной кровати, воспоминания об утреннем кофе.

Но эта машинка ему не принадлежала.

Никакая машинка никоим образом не могла здесь оказаться. Это так же гнусно, как обнаружить у себя в ванне верблюда. Но и в этом случае обычного верблюда как такового можно взять себе. Это от зеленых с крылышками возникали проблемы.

Машинка из того же разряда – крупная, из чего-то, похожего на полированное серебро, и с отливом, как рыба под водой. Она была столь обтекаемой формы, что создавалось необыкновенное впечатление, будто она движется. В каретку был вставлен лист чистой бумаги, а клавиатура пестрила множеством неизвестных алых клавиш.

Он стоял и пялился на нее. Подобно своей комнате, он не отличался ни особенными габаритами, ни формой, ни цветом, ни возрастом. Всего лишь серый сгусток человечества с усталыми глазами за толстыми линзами и лицом, не выражавшим ничего, кроме полного краха. Имя нарицательное «джон доу», извечный ноль, без которого никакое размножение невозможно.

Он зажмурился, встряхнул головой и снова глянул: машинка была на месте. Он произнес вслух:

– Я не пьян. Меня зовут Стив Темпл. Я проживаю по адресу: Девятая-стрит, 221. Задолжал арендную плату за три недели. И давно ничего не ел.

Его голос прозвучал как обычно. В пределах разумного.

Чего нельзя было сказать о машинке, которая по-прежнему не думала исчезать.

Он глубоко вздохнул и осторожно обошел ее вокруг. У нее было четыре стороны. Она производила впечатление твердого тела, если не считать перелива. Машинка покоилась на потертом коврике так, словно составляла одно целое с домом, а ее красивый отлив заполнял собою все вокруг.

– Ладно, – сказал он, обращаясь к машинке. – Ты находишься здесь и пугаешь меня до чертиков, если так уж тебе нравится. А дальше что?

Он медленно склонился над ней, не испытывая особой приязни. Говоря по правде, она ему совершенно не нравилась. Ему хотелось прикоснуться к ней, потому что она была такая красивая и, вместе с тем, холодная…

И тут она принялась печатать. Сама собой. Прямо здесь, на полу.

Он не мог пошевелиться. Он был просто не в состоянии – оцепенел в согнутом положении и глазел, как блестящие клавиши вспыхивают и стучат без чьего бы то ни было прикосновения.

«Вызываю прошлое! Вызываю прошлое! Вызываю прошлое!..»

Подобно воде, стучащей в промасленное окно и отскакивающей назад. Он слышал нежный перезвон и видел слова. Ни проводов… ни оператора… но она печатала. Беспроводная, радиоуправляемая машинка.

Он оторвал ее от пола и водрузил на стол, словно она его обжигала.

«Вызываю прошлое! Вызываю прошлое! Нажмите кнопку ОТПРАВКА и напечатайте ответ. Нажмите кнопку ОТПРАВКА и напечатайте ответ…»

Стив почувствовал какое-то движение. Оказалось, это его рука. Тянется сама по себе. Нажмите кнопку. Он нажал.

Машинка остановилась в ожидании.

Тишина. Слишком многое на него навалилось, к тому же так внезапно. Темпл почувствовал, как кровь приливает к его щекам, обжигает уши. Стало так тихо, что нужно было, наконец, разогнать эту тишину.

И он начал печатать.

«Всем послушным мальчикам будет хорошо. Всем послушным мальчикам будет хорошо. Настал черед всем добропорядочным гражданам протянуть руку помощи своей стране…»

Машинка с грохотом подскочила, словно по ней замолотили кулаками. Зазвонили колокольцы. Она вырвалась из рук Темпла.

– Привет! – воскликнула машинка. – Значит, вы там живы. У меня были опасения, что я попаду в эпоху до пишущих машинок… Значит, Гитлер вас не убил. Повезло вам!

– Нет, нет, – громко ответил Темпл. – Гитлер десять лет как издох!

Потом он сообразил, что говорить вслух непрактично, и напечатал на бумаге: «Это 1955 год. Гитлер окочурился». Потом он уставился на свои пальцы, не понимая, что заставило его это написать.

Блестящие клавиши машинки задвигались.

«Кто вы? Отвечайте немедля! Где вы находитесь?»

Темпл ответил: «Хотелось бы задать тот же вопрос. Это розыгрыш?» Он щелкнул пальцами, сделал глубокий вдох. «Гарри… это ты, Гарри? Наверняка ты! От тебя не было вестей с сорок седьмого года… Черт бы тебя побрал с твоими розыгрышами!»

Холодно щелкнула кнопка ПРИЕМ. Кнопка ОТПРАВКА впитала в себя текст.

– Извините, я не Гарри. Меня зовут Эллен Абботт. Пол женский. 26 лет. Год 2442. Рост пять футов, десять дюймов. Блондинка. Глаза голубые… специалист по измерениям. Так что извините. Я не Гарри.

Стив Темпл попытался сморгнуть отпечатанные слова – не вышло. Не вышло.

* * *

Машинка содрогнулась. Клавиши, каретка, алые и платиновые буквы растаяли, словно политые мгновенно действующей кислотой. Машинка исчезла. Испарилась. А через мгновение она опять возникла, сверкающая и осязаемая под его пальцами. Она вернулась, молниеносно выпалив мрачные вести:

«Я вынуждена передавать вам это сообщение второпях, но вместе с тем, во избежание просчетов, мне необходимо провести с вами пространную разъяснительную работу. Но времени нет. Праздные разговоры при диктатуре Кракена смертельно опасны. Я приведу вам тривиальные, элементарные факты. Но для начала расскажите о себе, сообщите точную дату и прочие подробности, имеющие к вам отношение. Я должна знать. Если вы не в состоянии помочь, я отзову машинку и перефокусируюсь на другую эпоху. Пожалуйста, ответьте…»