Впрочем, согласия не было и среди верующих. Гробы, например, почитали Хозяев за олицетворение мирового зла и вымаливали себе право на жизнь посредством пышных человеческих жертвоприношений, в ходе которых жертву – чаще всего преступника – не убивали, а живьём скармливали голодным клопам.

Веревки, наоборот, видели в Хозяевах добрых духов-хранителей, посылавших на улицы не только благодатный мусор, но и все прочее, включая воздух, свет и воду. В честь небесных покровителей устраивались красочные мистерии, сопровождаемые хоровым пением, до которого Веревки были большими охотниками.

Происки Свечей усматривались во всем, даже в ухудшении качества колодезной воды и повсеместном падении нравов.

Одни обвиняли самозваных аристократов в пособничестве Хозяевам, решившим наконец-то положить конец человеческому роду, другие, наоборот, подозревали их в тайном заговоре, направленном на свержение милосердных кормильцев и поильцев.

Ничего не поделаешь – на каждой улице имелись свои умники, которые во сто крат опаснее дураков.

Бурную и бесплодную дискуссию прервал Темняк, напомнивший приятелям, что завтра стаю ожидает тяжелый день, чреватый, кроме всего прочего, ещё и малоприятными сюрпризами, на которые, по слухам, был так горазд Смотритель. Кроме того, в соответствии с рецептом покойного Бальзама Тюхе предстояло изготовить для Свиста лечебную мазь.

Сам Темняк браться за это дело не решался в силу своего незнания местных традиций. Трудно соблюсти соотношение нужных ингредиентов, если ты, к примеру, не отличаешь «румянку» от «небесной пыли».

Свист к утру не выздоровел, как на это наивно надеялся Темняк, но зато и хуже ему не стало. Даже по улице он теперь ковылял самостоятельно, опираясь на щит или какую-нибудь палку. Вот только «бинты» его продолжали мокнуть от крови. На сей раз стая подготовилась к бою, как никогда. К луку, стрелам и спиралям добавился ещё и пресловутый «кишкоправ», подобранный Тюхой уже после окончания вчерашнего боя. Однако покоя на душе все равно не было. Дурные предчувствия одолевали всех без исключения, а в особенности и без того мнительного Бадюга.

Он не говорил, а мрачно вещал:

– Слыхал я, что есть такие боешники, которые вместо всяких щитов используют огромные горшки. Забираются внутрь и катят их на врага. Внутри этого горшка они неуязвимы для самого опасного оружия. А как подкатят вплотную, опрометью выскакивают и начинают крушить всех подряд. Тут уж спасения не жди. Лучше сразу ложись да помирай.

– Будь я командиром, то паникёрам спуска не давал бы, – сказал Свист. – Язык надо резать подобным пророкам…

– А ты думаешь, ему это так просто обойдется? – немедленно отозвался Темняк. – Как бы не так! Если враги действительно прикатят в огромном горшке, о котором здесь говорилось, я заставлю Бадюга лечь под него. Такую тушу не объедешь, не переедешь.

– Смейтесь, смейтесь, – буркнул разобиженный Бадюг. – Как бы скоро плакать не пришлось… Во! Хлопок слышали? Уже и стеночка пропала. Будем дожидаться дорогих гостей, – он сделал руками что-то похожее на призывный жест.

– Кому это ты, интересно, машешь? – удивился Тюха. – Хлопок-то был с противоположной стороны. Туда надо поворачиваться!

– Как же туда, если не туда, – упорствовал Бадюг. – Я отчетливо слышал.

– Да и я не глухой!

– Уши надо почаще мыть!

– Нет, надо слушать ухом, а не брюхом!

– Не спорьте! – Свист топнуть ногой не мог, зато щитом брякнул изо всей силы. – На нашу беду, правы вы оба. Хлопков было два. И с той, и с другой стороны.

– Мне так тоже показалось, – подтвердил Темняк не очень-то доверявший своему слуху, однажды пострадавшему в отчаянной драке. – А разве бывает, что исчезают сразу две стены?

– На Бойле все бывает, – похоже, что Тюха пребывал в полной растерянности.

– И нам придётся сражаться одновременно с двумя стаями?

– Придётся…

– Надо без промедления покончить с одной, а затем напасть на другую, – предложил Свист.

– Как же, побегаешь с тобой… – буркнул Темняк и тут же спохватился, словно озаренный какой-то идеей. – Да что это мы все языком треплем! Решение ведь напрашивается само собой. Ни одна из стай не посвящена в замысел Смотрителя. Пусть они без всякого противодействия вступают на нашу территорию и сражаются друг с другом. Мы на это время спрячемся в норе. А уж потом, когда определится победитель, скажем свое веское слово.

Боешники, привыкшие действовать по освященному веками шаблону, слегка опешили. Повторялась история с засадой, едва не рассорившая стаю. Пришлось Темняку повысить голос и для острастки даже вложить в лук отравленную стрелу.

Стая, обуреваемая целым букетом страстей, главными из которых были страх неопределенности и недоверие к своему командиру, вернулась в нору, покинутую совсем недавно (даже едкий запах мази из неё ещё не выветрился).

Так уж получалось, что место у выхода досталось Бадюгу. Теперь он стал глазами и ушами стаи – правда, глазами не самыми зоркими и ушами не очень чуткими.

– Нагреби с улицы побольше мусора и оставь для себя маленькую щелочку, – посоветовал Темняк.

– Сейчас, сейчас, – Бадюг старательно засопел и завозился у выхода. В норе потемнело.

Потянулось ожидание, тягостное, словно погребальная церемония. Снаружи пока не доносилось ни единого звука.

– Видишь что-нибудь? – осведомился нетерпеливый Свист, оказавшийся от выхода дальше всех.

– Ничего… Нет, вижу! – воскликнул Бадюг. – Вижу!

– Кого?

– Ноги!

– Чьи?

– Боешников.

– Сколько?

– Ног-то? Одна пара, другая, третья, четвертая… Сначала шли. Теперь встали.

– Ты дырку-то в мусоре расширь! Виднее будет.

– Ага, а если заметят!.. Забегали ноги, забегали! Сначала вперед, а потом назад. Отступают, надо полагать… Один уже готов. Лежит возле самой норы.

– Рожа у него какая? Черная, желтая, белая или обыкновенная?

– Нет у него рожи!

– Как это нет?

– А очень просто. Ему голову снесли… Остервенело бьются. Аж мороз по коже продирает.

Шум схватки, кипевшей почти рядом, проник в нору – топот, ругань, стоны, визг разящих спиралей, лязг щитов, какие-то странные звуки, похожие на автомобильные гудки.

Пыль, поднятая сражающимися, затмила и без того тусклый свет, а запах свежей крови перебил даже сомнительный аромат «хозяйского дерьма». Бадюг от греха подальше покинул свой наблюдательный пост и втиснулся между Темняком и Тюхой.

– Все равно ничегошеньки не видно, – оправдывался он. – Человек пять уже замертво лежат, а остальные их топчут.

– Пора бы уже и вмешаться, – сказал Свист. – Или будем дожидаться Смотрителя? Уж он-то нас встретит с распростертыми объятиями.