— А может, и навсегда останемся! — звонко заявила блондинка.

— Ясно, — сказал Зуна, хотя ровным счетом ничего не понял. — Прошу вас, вашу кредитную карточку!

— Мы платим наличными! — сказала блондинка с большой грудью и чмокнула губами, как будто только что проглотила вкусный кусочек.

Старушка в инвалидной коляске молча подтвердила правильность слов блондинки, приоткрыв молнию на сумке у себя на коленях. Павел Зуна слегка вытянул шею и увидел, что сумка наполнена аккуратными толстыми пачками еврокупюр.

— Ясно, — сказал Павел Зуна, чувствуя головокружение. — Дамы в возрасте обычно платят наличными…

Внутренний сканер Павела Зуны совершенно очевидно дал серьезный сбой, и это неприятно удивило его. Зуна сделал едва заметный знак рукой, и рядом тут же возникли три молодца в униформе отеля.

— Парни, помогите дамам разместиться. Президентские апартаменты! Cisarske apartmá! — командовал Зуна, передавая им ключи.

В окружении персонала мужского пола три женские фигуры двинулись в сторону лифта. Павел Зуна успел увидеть, как в результате неожиданного порыва ветра с пышного букета цветов в китайской вазе на стойке портье упало несколько лепестков, а потом у него перед глазами все потемнело. Боль из левого большого пальца ноги рванула вверх. Она с такой силой резанула портье Павела Зуну по нижней части спины, что он рухнул на пол.

За всей этой сценой краем глаза наблюдал Арнош Козени, удобно развалившийся в одном из кресел в лобби. Арнош Козени, адвокат на пенсии, был в некотором смысле частью интерьера «Гранд отеля N». Он каждое утро приходил сюда выпить чашечку капучино, просмотреть свежие газеты и выкурить сигару. Около пяти пополудни Арнош Козени снова появлялся здесь, теперь уже в кафе «Гранд N», а вечер проводил в казино все того же отеля. Семидесятивосьмилетний господин Козени сохранял хорошую форму. На нем был песочного цвета костюм, свежевыглаженная светло-голубая рубашка и галстук-бабочка в темно-синих тонах. Полотняные туфли на ногах гармонировали с цветом костюма.

Перелистывая газеты, Арнош наткнулся на сообщение, что чешские ветеринары обнаружили на двух фермах поблизости от местечка Норин неидентифицированный вирус птичьего гриппа. Было подтверждено, что речь идет о вирусе Н5, но не было уверенности в том, что это именно H5N1, который может оказаться для людей столь же губительным, как и испанка 1914 года, если вовремя не будут приняты меры. За последний год, писала газета, вирус появился в тридцати странах. Что касается Чехии, заявил Йозеф Дубен, представитель Чешской ветеринарной службы, то решение, будет ли проводиться деконтаминация на двух фермах с подтвержденным присутствием вируса Н5 или нет, еще не принято. Пока что введен карантин в радиусе трех километров.

Сообщение привлекло внимание Арноша из-за названия Норин, где жила его первая жена, Ярмила. Он не звонил ей уже больше года. Теперь есть хороший повод поболтать, подумал Арнош Козени и с наслаждением выдохнул дым сигары.

А мы? Мы идем дальше.

В чем жизни смысл, ни догадаться, ни узнать.

А смысл истории — что-то людям рассказать.

2

Беба сидела в ванне и горько плакала. Нет, она расплакалась не сразу после того, как вошла в свои апартаменты, — для того чтобы скопилось такое количество слез, которое она сейчас проливала, все-таки нужно было некоторое время. Войдя в номер, она сначала медленно обвела взглядом каждую деталь, подобно тому как водолаз осматривает морское дно. Она провела рукой по белоснежному постельному белью в спальне, открыла шкафы, вошла в ванную, сняла дезинфекционную бумажную ленту с унитаза, изучила собрание купальных и туалетных мелочей, погладила рукой белый мягкий махровый халат. Потом раздвинула шторы, и ее глазам открылся величественный вид на курортный городок и окружающие его поросшие лесом горы. Тут Беба неожиданно вспомнила одного боснийца, которого она как-то раз наняла покрасить квартиру. Давно это было… Беба потребовала, чтобы он все покрасил белой краской. Закончив работу, босниец сказал: «Ну, хозяйка, квартира теперь у тебя прямо как лебедь!»

Сейчас все соединилось в этом глупом слове — «лебедь». Слово застряло у Бебы в горле, как кость горькой обиды, — и Беба разрыдалась. А в чем, в сущности, было дело? В этом отеле с белым фасадом, который, как лебедь, распахнул над городком свои крылья, в мягком пространстве ампирных апартаментов, которое окутало ее как драгоценная меховая шуба, у Бебы вдруг открылись глаза на то, сколь некрасивой была ее собственная жизнь. Как в свете яркой лампы на столе у следователя, перед глазами Бебы вдруг предстала ее загребская квартира. Крохотная кухонька, в которой она вертелась и топталась многие годы, холодильник со сломанной ручкой и посеревшими от старости внутренними пластмассовыми стенками, расшатанные стулья, софа и лоснящиеся от старости кресла, прикрытые накидками и подушечками, чтобы смотрелись «повеселее», изъеденный молью ковер, телевизор, перед которым она с притуплённым сознанием сидела все чаще и все дольше. А вылизывание и чистка всего этого старья и ужас при мысли, что что-нибудь может сломаться: телевизор, холодильник, пылесос — теперь она почти ничего не могла позволить себе купить. Пенсии с трудом хватало на коммунальные платежи и еду, а небольшой вклад, который у нее когда-то был, исчез вместе с «Люблянским банком» лет пятнадцать назад, когда государство распалось и все бросились скорее обворовывать друг друга. Если бы ей захотелось, она смогла бы даже извлечь из этого горькое удовлетворение: ее потери, по сравнению с потерями многих других людей, оказались почти незаметными, постольку поскольку у нее, в сущности, ничего и не было.

Все вокруг вдруг стало каким-то неприятным. И окружавшие ее люди стали неприятными сначала от ненависти, а потом от жалости к самим себе и осознания того, что они обмануты. У всех на лицах появилось крысиное выражение, даже у молодежи, которая росла, вдыхая отравленное дыхание своих родителей.

Беба плакала и оттого, что не могла вспомнить, когда в последний раз была в отпуске. Раньше она ездила отдыхать два раза в год — зимой и летом. Особенно дешево было проводить отпуск зимой на море. Сейчас об этом и мечтать было нечего — сейчас о чем угодно мечтать было нечего. Все побережье, так по крайней мере говорили, было куплено богатыми иностранцами и отечественными нуворишами.

Когда Беба открыла чемодан, чтобы переложить свои вещи в шкаф, и когда из чемодана выкатился батон копченой колбасы фирмы «Gavri-lovićev», замотанный в алюминиевую фольгу (Беба захватила его «на всякий случай»), полилась новая река слез. С этой колбасой она казалась самой себе трагикомическим персонажем, попавшим сюда по ошибке, из какого-то другого времени. Вид косметических мелочей, зубной щетки и пасты (особенно растрепанной, поредевшей зубной щетки!), которые она привезла с собой, в сравнении с теми, что ждали ее в ванной комнате отеля, вызвал у Бебы острую боль под ложечкой. И Беба, словно совершая ритуальное убийство, побросала все свои мелочи — одну за другой — в стоявшее в ванной ведерко для мусора. Включая замотанную в фольгу колбасу. Бам! Бам! Бам!